Юлия Кокошко - Крикун кондуктор, не тише разносчик и гриф…

Гражданка Прима, царственно раздвинув паноптикум многолетников, одевшийся в фартуки плакатов, подотряд кричащих, собравшийся под клочьями великих речей или реющих над великими революциями флагов, трижды щелкала пальцами и прокатывала трещотку кастаньет или колец и браслетов, заколок, защелок, цепочек, скоб, уголков, скрепивших ее сладкие, иногда двойные порции – в несравненность общей параболы, или сеяла журчание перезаряжающихся стволов и скачущих по брусчатке пуль:

– Малышки! Крошки! Если кто-то из членов вашего семейства – бультерьер, посоветуйте ему принять участие в конкурсе “Мистер Чудовище”! В состязании “Мисс Перебей Нос”!.. – из каких-то сосредоточенных на Приме прослоек, перемычек, разъемов и прочих кандебоберов раскрывалась трескучая колода визитных карточек. – Телефоны наших щенков… Транспорт к нашим щенкам из столиц и провинций мира… Банковский счет щенков… Корреспондентский счет ваших корреспондентов… – громко объявляла гражданка Прима и раздавала визитки, и неустрашимо сближала свой клич – с настойчивостью волны, подгрызающей мост. – Окружите себя сногсшибательным существом бультерьер!

– Узнаю неугомонность и предприимчивость моего героя! Энергичное жизнестроительство, брошенные – на полосе, так недавно выдавившей его самого и еще не остывшей! – почти восторженно говорил гражданин Максимилиан. – Не во власти тиранов и их слуг – лишить нас смелости!

Дата сообщения : препирательства авгуров о предопределенности реющих над ними двух стрел, гадание по двум спицам циферблатного колеса и по расстановке стульев при гордеце Бордо – на гребне трибуны, а также шум парасолей и зачитанных деревьев, вдруг извергнутый наизнанку – и перелитый в гудение не листов, но сотен крыл, или в тысячи разрываемых томов, кувыркающихся – в костры эспланады… Или идущий поверху жестяной клекот – то ли кровель, то ли переворачиваемых где-то больших страниц. Сраженье двух отсроченных молодецких высоток, что пресытились палыми красками, но пеленговали – вспыхнувший наверху стеклянный куб, вспененный пивным фестивалем, и обскакивали друг друга – по пандусам, ступеням, панелям и позвонкам руста, по нишам с бобинами окон, намотавших видения, и, забросив тяжкие цепи за шеи кронштейнов, втаскивали балконы, и карабкались – в самые отвесные, и подтягивались – к цвету гранат.

Еще дальше – вечер-октябрь, чудаковато жаркий, напротив, сходил – в дольний ярус города и складывался в луку узкой реки, и в сопровождавшую ее – свиту деревьев со сползшими на загорбок фригийскими колпаками, и в тени стволов, и в утроившие ствол и тень отражения, что мнились – бессчетными мостами через поток, и в тысячи запятых, что перебирали мосты. Но дорогу в открывшийся оазис, в сей кроткий вечерний покой перебивали врезы чистого сияния – и проглатывали целые звенья переправы, и слетевшие с перекидываемых страниц блики разбавляли непрерывность… так что Ваш Доброволец не знал, на что ступать, чтоб пробраться – в обетованную землю, но вообразил себя – тем, кто узрел ее впереди и услышал: не перейдешь сей Иордан и не войдешь в молоко и мед.

***

Сегодня, когда Ваш Безусловный пожелал пройти в знойную сердцевину времен, единую в трех великолепных проекциях – кутежи Июля и Августа, полдень, эспланада, виртуозно повторяемая Вашим Связником – с каждым свежим солнцем, когда Ваш Замостивший Собой – передышки, антракты, заминки меж вчерашней и сегодняшней эспланадами почти приблизился к непрерывности и неисчерпаемости, приключился некоторый пассаж, весьма смахивающий на дурной знак. В уличных палаццо разошлись входы, и мадам Полотер, стибрившая себе на локон, и на кромку ноготков и на скуку – сажу пиратских знамен, выволокла два цинковых цилиндра, чье содержимое не оставляло шанса голубизне. Не взрастившая в себе – ни положительный кодекс, ни воздержание, тем более не предполагавшая за рубежами подконтрольных ей территорий – соразмерности и согласия, но лучше – конец истории, неприличное зияние, мадам Полотер, неудержимая, как боевая машина, поднимала ту и эту колоколящие баклаги отбросов, отребья, пакости, черный и серый периоды своего творчества, бездонные бочки безотрадного – и убедительно опорожняла их, и притом старалась плеснуть – возможно щедрее, так что воды отпущения, суспензии нечистот, реки проказы обрушивались прямо к ногам Вашего Внешкора. Который, пытаясь одолеть топи, уже знал, что сегодняшняя дорога оскандалена, что покрылась ядовитыми волдырями, лопнувшими чернильными сумками и падалью, что зачерпнула суесловие и превратное толкование встреченного и что сия ирригация наверняка потянет с собой – ложные выводы и противоестественные склонности.