Тамара Ветрова: Гроб для Даниила Хармса

Майский день бледнел за окном. Еще один день пролетел, а к плану будущего строительства ничего не прибавилось. Чертеж невидимого кирпича остался не тронут. Формула непроницаемого материала горела в голове Ххоермса, набухала нестерпимым пламенем. Дом на берегу океана – высокое, светлое сооружение – стоял под скользящим светлым небом. Ххоермс додумался до того, что этот дом не подвергнется разрушению и тогда, когда Земля – космический снаряд – прекратит свое существование и обратится в набор камней и смертельных газов. Уж, во всяком случае, этот дом не истлеет, размышлял писатель. Карандаш, тетрадный лист, линейка – вот и все, что ему требуется. Он напишет письмо-чертеж, в нем будут зашифрованы невидимые кирпичи. Притом это будет письмо о любви. Даниил Хармс мыслитель, а не секретарь коллегии.

Некий поэт взял себе псевдоним. Назвался Кнут Вершинин, полагая, что новое имя подчеркнет романтическое начало в его творениях. С утра до вечера этот поэт повторял: Кнут Вершинин, Кнут Вершинин – так ему нравилось новое имя. Ему хотелось написать хоть одно стихотворение, желательно в манере Байрона. Но он никак не мог припомнить, что за манера у Байрона. Тогда поэт принялся перебирать других поэтов. Перечислял: Недоухов, Пушкин, Мария Груздь-Каменец, Нагайко Глеб Тарасович. Натурально измучался, придумывая, чем удивить читателя. И внезапно решил так: сомкну уста. Они не услышат от меня ни единого вздоха. Даже писк не вырвется из этой груди. Грудь моя, решил Вершинин Кнут, закрыта на амбарный замок. Ни человек, ни зверь, ни птица не проникнут внутрь… Ого-го-го! – вскричал окрыленный Кнут Вершинин. А потом уж записал придуманное и назвал “Песня”.

14 мая Даниил Хармс записал у себя в дневнике: “Был свидетелем”. После исследований, произведенных профессором Канюедовым, правда вышла наружу. Стало ясно, что Ххоермс сделался свидетелем полета Тунгусского метеорита. Звездный гость пронзил комнату Хармса с востока на запад и даже произвел некоторые разрушения. Разрушил вазу в виде разверстого лебедя, подаренную милой Генриеттой Мироновной; опалил западную стену свирепым своим дыханием и оставил на оной след, напоминающий букву “алеф”, что на иврите, как известно, означает “бык”. Далее хваленое Тунгусское диво растрепало аккуратную гору окурков в дареной пепельнице, снесло разом все пуговицы с черного сюртука, с веселым гиканьем совершило победный танец на кухонной тумбочке, с коей снесло газету. Даниил Хармс молча (не без трепета) наблюдал забавы незваного гостя. Он решил, вооружась терпением, доверить все натуре. Я не чудотворец, шептал писатель. Я даже не член Правительства, чтобы распоряжаться бурями либо катаклизмами. Да природа и плюет на членов Правительства. Для природы член Правительства – это сморчок. Гриб-инвалид. Даже менее, чем гриб-инвалид. Поставь на одну лопату члена Правительства, а на другой установи простого зеленого муравья – и муравей перетянет. Не весом, нет – а замыслом! Вот до чего расчувствовался писатель, столкнувшись лицом к лицу с Тунгусским дивом. Все же следовало подсчитать потери, убытки. Их было не так-то мало. Ваза в виде разверстого лебедя – это только полдела. Сам поэт оказался вспорот огненным жалом. Его грудь натурально получила незаживляемую рану. Теперь с ней надо было научиться жить, заниматься своим бессмертным строительством (невидимые кирпичи). Одна дама, украшенная фиалками, даже спросила у Хармса:

– Вы знакомы с Алексеем Максимовичем Горьким?

Хармса этот комплимент застиг врасплох. Он тут же начал юлить. Начал спрашивать:

– С самим Алексеем Максимовичем или с его двоюродным братом? Нет, не знаком, а знаком с Алексеем Никоновичем и с Алексеем Вагановичем. Имеются среди моих знакомых Виктор Аристархович, Владлен Измайлович, и это, должен заметить, достойнейшие люди.

Перепуганная дама замахала своими фиалками, а потом говорит:

– Вы, Даниил Хармс, как Данко. У вас разрезана грудь (а у Хармса и точно была разрезана грудь из-за вмешательства природных сил). Однако Даниил Хармс был твердо намерен не сдавать позиций.

Он иронически молвил:

– У Данко грудь не разрезана.

– Нет? Вот новости! – вскричала дама.

– Не разрезана, а распорота. Он разорвал свою грудь собственной рукой с обкусанными ногтями.

– Зачем же? – удивилась знакомая Хармса. – Ведь это инфекция.

– Именно, – сказал Хармс значительно.

Как умел, Даниил Хармс ограждал себя от навязчивого любопытства толпы.