Валерий Генкин - Санки, козел, паровоз

Они договорились забыть о наличности, оставив ее на самый крайний случай, и вместо вдохновенной цели — покорить Говерлу — решили добираться туда, где, как им казалось, можно заработать. Побросав в единственный оставшийся Володькин рюкзак одеяла, хлеб и банку с маслом, они и отправились в Одессу. Пешком.

Строго говоря, пешком они дошли до шоссе.

Попутки, попутки, Черновцы, вокзал, а там — фантастическое везение — у перрона стоит туристический поезд «Дружба», и на борту каждого вагона — «Черновцы— Одесса». Поезд этот возил уже не столь плотно сбитых девах и не столь очкасто-ковбоечных юнцов, какими кишела ясинская турбаза, а публику посолиднее, постарше и с более широкими интересами. Их уже меньше занимало мелькание пяток впереди идущего, но увлекали речи экскурсоводов краеведческих музеев и прочих «интересных мест» маршрута.

Володю они пустили вперед с заданием — обаять и обеспечить проезд. Обаять получилось, но с проездом не очень. Поначалу их, правда, втиснули в какой-то вагон, выслушав историю ограбления и даже поверив ей (ну кто сейчас бы поверил причитанию: «Мы люди не местные…»?). Но старший группы в комплоте с бригадиром поезда заявили, что высадят их на первой же остановке, которая, правда, брезжила где-то в Молдавии, в Бельцах, кажется, то бишь куда ближе к вожделенной Одессе.

А потом было прощание. Как легко и трогательно любили их дружбяные девицы. Они прошли по вагонам и принесли огромный пакет с бутербродами и прочей снедью, они гладили их грязные кудри, целовали щеки, и только скученность плацкартного вагона и природная робость не позволили троице за эти несколько часов познать блаженство на жестких вагонных скамейках, хотя Володька и провел в тамбуре довольно обстоятельную беседу с очень милой рьжей Милой.

А потом они сошли — да, да, в Бельцах.

Стояла ночь. Горели звезды. Хорошо-то как.

Славные, добрые люди попадались им на всем пути до Одессы, да и в Одессе, как станет ясно. И куда все это подевалось? Мыслимо ли такое сейчас? Покидая «Дружбу», Виталик записал в книге американских пьес телефон и имя — Татьяна. Она особенно ревностно теребила его тогда еще существовавшие волосы и мурлыкала на ухо, что ей такие тощие кареглазики нравятся. Он чувствовал приятное возбуждение и терся небритой щекой о ее плечо. Все было жутко трогательно.

Так они добрались до Одессы. Проводницы пускали их то в тамбур, то в служебное купе, а то и сажали на свободные места — верить трудно, но совершенно бесплатно. О те времена, о те нравы! А куда пойдут в Одессе люди, которые хотят заработать пару рублей? Так я вам скажу — они пойдут в порт.

И они пошли в порт.

Порт оказался «режимным объектом», а это означало, что грузчиками там могли работать только проверенные, надежные — благонадежные — люди. Иначе говоря, имеющие местную прописку. Получив отлуп в отделе кадров от спелой румяной бабехи, они собрались уходить, но тут взгляд Володьки упал на табличку «Комитет комсомола».

— О! — сказал он и толкнул дверь.

Где он теперь, портовый комсомольский секретарь Костя, или Сережа, а может быть, Боря или Лева — Одесса все же? Они совали ему студенческие билеты, дескать, тоже комсомольцы, из Москвы, и вот такое случилось, заработать бы надо, а тут — прописка. Он посмотрел на них сострадательно, особенно на Виталика — доходяга, сказал коротко: «Айда» — и повел в буфет. Взял им кило горячих сарделек, по стакану бочкового кофе и полбуханки хлеба. «Ешьте, хлопцы, я сейчас». Отяжелевшие от сытости, они снова — в его кильватере — пришли в отдел кадров, и та же бабеха приняла их как родных племянников.

— Найдете бригадира Мишу на двадцатом причале, а жить будете на «Иване Сусанине», он на двадцать втором стоит.

Они кинулись было благодарить Костю-Сережу-Витю-Борю-Леву, но тот исчез. Так больше и не встретились, но по сю пору, когда Виталик слышит или сам говорит что-нибудь презрительное о «комсомольских вожаках», с нежностью вспоминает Костю-Леву из одесского порта и гасит в себе злое чувство. Ох, и среди этой румяной сволочи попадались очень славные ребята.

В порту они работали десять дней, вернее, ночей — по ночам больше платили, а дни оставались для энергичных прогулок по Одессе. От этих прогулок в памяти Виталика задержались лишь несколько картинок да кое-какие полезные сведения: о том, например, что в любом одесском дворе, как войдешь — направо, есть (был?) туалет. Или вот, сценка. Гуляя на голодный желудок по набережной (ах да, бульвару), они зашли в открытое кафе, где на столах стояли корзинки с бесплатным хлебом. Сострадательные раздавалыцицы положили им гарнира, и они сидели, сладострастно жмурясь, пока Володя не толкнул Виталика в бок.