Сью Таунсенд - Королева Камилла

И Беверли попятилась на кухню. Тони надвинулся на нее, и она закричала:

– Тони, собаки опасны! Кинг был чокнутый, ты сам говорил!

– Мне он и нравился чокнутым! – заревел Тони. – Если бы не он, я бы сам чокнулся!

От первого удара Беверли влетела башкой во встроенную духовку запустив таймер. Камилла слушала вопли Беверли, сжав голову руками. Чарльз побледнел.

– Надо что‑то сделать. Пойти и попробовать успокоить его?

– Нет! – гавкнул Лео.

– Лучите не надо, милый, – попросила Камилла. – В прошлый раз, когда ты вмешался, Беверли тебя стукнула.

Через некоторое время вопли затихли. Только всхлипывания Тони, оплакивавшего любимого пса, неслись из‑за стены.

Джека все сильнее тревожили опросы общественного мнения: правящая партия шла грудь в грудь с новыми консерваторами. Что же такого надо сделать, чтобы проиграть выборы? Обозвать избирателей с экрана телевизора слабоумными недоносками? Предложить выбраковывать новорожденных девочек? Джек не переставал удивляться тому, насколько благодушным и покладистым оказывался электорат. Иногда он думал, не подпускают ли ублюдки из Портон – Даун [90]какую‑нибудь дрянь в водопровод, но спросить об этом было некого, потому что Джек никому не доверял. Даже с женой не мог поделиться раздумьями.

На всех этапах предвыборной гонки Каролина была рядом с Джеком, улыбалась, выходя из авто, карет, вертолетов и поездов и демонстрируя коллекцию постоянно меняющихся нарядов. Пресса и публика, казалось, любили ее, а дурной нрав и плохие манеры Джека люди принимали за грубоватую простоту. Ему аплодировали за то, что он говорил все меньше и все резче, нахваливали за грубость с журналистами.

Когда Джек в проходной, в общем‑то, речи в развлекательном центре в Гримсби предупредил местных телезрителей, что если его переизберут, то он поднимет начальный уровень подоходного налога до пятидесяти процентов, а потом сказал: «Хотите иметь сильную социальную сферу – так нужно за нее платить», аудитория рукоплескала три минуты пятнадцать секунд. Джек сошел с трибуны, хмурясь и потрясая кулаком, но его воинственность, как всегда, приняли за страсть.

«Таймс» писала в передовице: «Мистер Баркер напомнил нам некоторые неприятные истины о налогообложении. Нам они могут прийтись не по вкусу, но, закрывая глаза на эти финансовые закономерности, мы рискуем». Просматривая на другой день прессу, Джек вспомнил некогда читанную книгу Сэмюэля Батлера «Едгин», в которой описывался мир, поставленный с ног на голову и вывернутый наизнанку: осужденных преступников там лечили в больницах, а больных запирали в тюрьмы.

Джек почти не спал и на утренних пресс– конференциях сидел бледный, с пустым взглядом; он почти ничего не ел и терял вес; он давно не стригся, да и брился без прежнего тщания. Однажды он вышел с Даунинг – стрит, 10, в хипстерских джинсах и джинсовой рубашке. И стал фигурой поклонения во Франции, где его прозвали ле мюжик энглез. Читатели журнала «Хит» признали его самым сексуальным политиком, и даже собственная жена стала снова находить его привлекательным.

Он не слушал советников и спичрайтеров и говорил короткие импровизированные речи, которые то и дело прерывались рукоплесканиями и криками одобрения. Он спорил с публикой, а она ломилась посмотреть на Джека. Иногда он вел себя фантастически беспечно, – например, на митинге в Гулле признался, что скучает по Патрисии, своей первой жене. Каролина, сидевшая рядом на сцене, не успела совладать с лицом, и фотографии ее сердитой гримасы появились наутро на первых полосах большинства английских газет.

Пат пригласили в «Женский час», где она призналась Дженни Мюррей [91], что премьер– министр ей все еще небезразличен.

– Я не хотела разводиться, – произнесла она севшим голосом. – Но и не хотела вставать у него на пути. Ведь он не мог заставить себя не влюбляться в других женщин.

Дженни Мюррей сказала с таким видом, будто до смерти хотела как следует треснуть Патрисию:

– Что ж, спасибо вам, Пат Баркер. А теперь поговорим о женщинах – саксофонистках – почему их так мало?

Считается, что это Бастер, пес Роя Хаттерсли [92]. известный среди собак как мудрец и сочинитель, развернул кампанию гражданского неповиновения, охватившую собачье население Англии, как огонь – сухое поле. Первые стихийные собрания проходили в парках, скверах да на задворках городских кварталов. Иные, особо неуравновешенные псы вызывались стать смертниками, но вожаки объяснили им, что самопожертвования не понадобится.