Розамунда Пилчер - Сентябрь

Изабел, все та же милая, добрая, гостеприимная Изабел, простая душа… она поместила Пандору в лучшей спальне, в парадной половине дома, с высокими окнами на юг, с видом на долину, реку и горы вдали. Мебель здесь почти не меняли с тех времен, когда хозяйкой Кроя была мать Пандоры. Две высокие кровати с медными спинками, широкие, каждая словно бы двуспальная. На полу выцветший ковер с узором из роз, изящный инкрустированный туалетный столик со множеством маленьких ящичков и вращающимся зеркалом.

Но прежние шторы исчезли, вместо них висят тяжелые льняные занавески кремового цвета. Наверное, их сменили, когда стали принимать американских туристов, им вряд ли понравился бы старый, выгоревший на солнце ситец. Ради них же примыкающую к спальне туалетную превратили в ванную. Впрочем, изменилась комната не сильно, Изабел просто установила в ней ванну, раковину и унитаз, а ковры, книжные шкафы и уютное кресло оставила.

Считалось, что Пандора разбирает вещи. «Разбери вещи и отдохни», — сказала ей Изабел. Они с Джеффом вдвоем внесли наверх все ее чемоданы. (Арчи, конечно, не мог их нести из-за ноги. Но Пандора запретила себе думать сейчас об Арчи. Когда она увидела, что он совсем седой, ее будто ударили в грудь, а худоба… она и представить себе не могла, чтобы человек мог так исхудать.) «Если хочешь, прими ванну. Горячей воды сколько душе угодно. А потом спускайся вниз, выпей чего-нибудь. Ужинать будем в восемь», — сказала Изабел и оставила Пандору одну. Прошло минут пятнадцать, а Пандора только и сделала, что внесла в ванную чемоданчик с туалетными принадлежностями и поставила на мраморную доску несколько флаконов, свое лекарство, любимый «Пуазон», шампуни, кремы, лосьоны. Ванну она примет потом, успеется.

Ей еще надо поверить, что она и в самом деле дома, в Крое. Но поверить трудно, потому что в этой комнате она чувствует себя чужой. Здесь она гостья, которая залетела ненадолго и улетит, как перелетная птица. Оставив флаконы, она вернулась в спальню, подошла к окну и, положив локти на подоконник, стала смотреть на пейзаж, который так часто возникал в ее воспоминаниях. Ей надо было убедиться, что все это не сон. Однако сомнения не исчезли. Кстати, а что сталось с ее комнатой, с той самой комнатой, в которой Пандора жила с рождения? Сейчас она потихоньку разведает.

Она вышла из своей спальни, поднялась на самый верх, постояла. Со стороны кухни доносились уютные домашние звуки: звяканье посуды, негромкие голоса. Люсилла и Изабел готовят ужин и наверняка говорят о ней, но ей все равно, пусть говорят. Пандора сделала несколько шагов и открыла дверь комнаты, где раньше была спальня родителей, а теперь живут Арчи и Изабел. Огромная двуспальная кровать, в ногах кровати шезлонг, на нем небрежно кинутый свитер Изабел, на полу второпях сброшенные туфли. Семейные фотографии, серебро и хрусталь на туалетном столике, книги на тумбочках возле кровати. Пахло пудрой и одеколоном — милые незатейливые запахи. Она закрыла дверь и пошла по коридору дальше. Вот эта комната была когда-то комнатой Арчи, сейчас в ней на ковре лежал рюкзак Джеффа и его куртка. Следующая комната Люсиллы, здесь до сих пор полно дорогих девчоночьему сердцу пустяков: стены увешаны плакатами, китайские гирлянды, фонарики, магнитофон, гитара с оборванной струной.

А вот, наконец, и ее комната, комната, где она прожила детство и юность. Наверное, сейчас ее отдали Хэмишу. Она еще не видела Хэмиша. Пандора осторожно повернула ручку и отворила дверь. Здесь никто не живет. Нет ничьих вещей, стоит новая мебель, на окнах новые занавески, ни следа того, что когда-то комната принадлежала Пандоре.

Что сделали с ее книгами, пластинками, с ее дневниками, фотографиями… с ее жизнью? Наверное, все стащили на чердак и бросили там, когда освобождали комнату, чтобы отделать заново, наклеить новые обои и положить этот прекрасный новый ковер в голубых тонах.

Как будто ее уже нет на свете, как будто она всего лишь призрак прошлого.

Нет смысла спрашивать, почему они так поступили, и без того ясно. Усадьба принадлежит Арчи и Изабел, и чтобы поддерживать ее в пристойном состоянии, приходится извлекать выгоду из каждой комнаты. А Пандора отказалась от всех прав на родной дом хотя бы потому, что уехала отсюда и ни разу за все годы здесь не появилась.

Стоя возле двери, она так живо вспоминала агонию последних своих дней здесь, когда она теряла рассудок от горя и никому не могла ничего рассказать. От горя она стала жестокой, больно ранила единственных людей, которых любила, любила больше всего на свете: грубила отцу, отворачивалась от матери, мрачно и упорно молчала, превратив их жизнь в ад.