Розамунда Пилчер - Сентябрь

Ноэль сказал:

— Лоренс Стерн — мой дед.

Ви вздернула брови.

— Ваш дед?

— Да. Он был отцом моей матери.

— Вашей матери?.. — Она помолчала. Потом недоумение на ее лице вдруг сменилось улыбкой, глаза засветились радостью. — Вот откуда мне знакома ваша фамилия! Килинг. Ну, конечно!.. Я ведь ее знала… Мы познакомились… Что с Пенелопой?

— Она умерла четыре года назад.

— Горько это слышать. Такая обаятельная женщина… Мы виделись только один раз, но…

В эту минуту из кухни возвратилась Алекса, держа поднос с кофейником и чашками.

— Алекса, представь, какая удивительная вещь! Оказывается Ноэль мне совсем не чужой, потому что я когда-то была знакома с его матерью… и мы так чудесно сошлись. Я все надеялась, что мы еще встретимся, да вот как-то не довелось…

Это известие, открытие, совпадение — до чего же тесен мир! — потрясло всех троих. Пикник, день рождения были на время забыты. Алекса и Ноэль пили обжигающий кофе и слушали, как завороженные, рассказ Ви:

— Мы познакомились через Роджера Уимбуша, портретиста. Когда Джорди вернулся с войны, из лагеря для военнопленных, и снова начал работать в Релкирке, было решено, что с него как президента фирмы должен быть написан портрет. Заказали Уимбушу. Он приехал в Балнед, жил у нас и писал в оранжерее. Готовый портрет торжественно повесили в конференц-зале их конторы. Возможно, он и сейчас там висит. А мы тем временем очень подружились, и когда Джорди умер, Роджер написал мне такое милое, трогательное письмо и как-то прислал приглашение на выставку портретов в Академии искусств. Я тогда довольно редко ездила в Лондон, но тут решила, пусть далеко — поеду. Роджер меня встретил, поводил по выставке и вдруг увидел в публике двух женщин, одна была ваша мать, Ноэль, а другая, по-моему, ее старая тетка, ваша мать привезла ее посмотреть портреты. Очень-очень старая, вся усохшая, сморщенная, но такая кипучая, всем интересующаяся…

— Двоюродная бабушка Этель, — кивнул Ноэль, потому что это могла быть только она.

— Верно. Конечно. Этель Стерн, сестра Лоренса Стерна.

— Она умерла несколько лет назад, но до самой смерти была для нас примером оптимизма.

— Могу себе представить. Так вот, Роджер и ваша мать оказались старыми друзьями. По-моему, он у нее квартировал, когда был нищим студентом и только еще пробивал себе дорогу в искусство. Они встретились как родные, а потом всех со всеми стали знакомить. Мне объяснили, что дамы — родня Лоренса Стерна, и я рассказала вашей матери, что у меня есть его картина. Мы друг к дружке с самого начала прониклись симпатией, портреты уже все были осмотрены, и мы сговорились пойти вместе пообедать. Я имела в виду ресторан, но ваша мама настояла, чтобы мы все вместе поехали обедать к ней домой.

— На Оукли-стрит.

— Совершенно верно! Оукли-стрит. Мы начали было отнекиваться, мол, слишком много хлопот, но она ничего не хотела слышать, и мы оглянуться не успели, как уже сидели в такси и ехали в Челси. Был чудесный день. Помню как сейчас. Тепло, солнечно, знаете, какой бывает Лондон в начале лета. Обедали мы в саду, сад большой, весь в зелени, благоухает сирень, чувство такое, будто находишься где-то в другой стране, на юге Франции, например, или в Париже, уличный шум приглушают деревья, и кругом солнце и пятнистые тени. В сад выходила затененная терраса, на ней стоял стол, плетеные стулья, мы уселись на них и пили охлажденное вино, пока ваша мать возилась на огромной кухне в полуподвале, иногда появляясь оттуда — перекинуться несколькими словами или разлить вино, или постелить скатерть и разложить приборы.

— А что вы ели? — поинтересовалась Алекса, очарованная картиной, которую нарисовала Ви.

— Постой, дай припомнить. Было объедение, это я помню отлично, все безумно вкусно. Холодный овощной суп, домашней выпечки хлеб с хрустящей коркой. Салат. Паштет. И французский сыр. И было блюдо с персиками, которые она только утром собрала с дерева у стены в дальнем конце сада. Мы просидели до вечера. То ли ни у кого никаких дел не было, то ли были дела, но мы обо всем забыли. Часы летели незаметно — ну просто чудесный сон. Потом, помню, мы с Пенелопой оставили Роджера и Этель за столом — пить кофе с коньяком и курить «галуаз», а сами пошли бродить по саду, она мне показывала все его красоты, и мы, не закрывая рта, болтали. Но вот о чем — не могу припомнить. Она что-то рассказывала, кажется, про Корнуолл и про свое детство, и какой у них был дом, и как они жили до войны. Совсем не похоже на то, что было у меня. А когда пришло время уходить, мне так не хотелось прерывать разговор и прощаться! Потом дома я смотрела на эту картину, которую всегда любила, и она словно приобрела новое значение и глубину из-за того, что я познакомилась с дочерью Лоренса Стерна.