Розамунда Пилчер - Сентябрь

Конрад удивленно и недоверчиво переспросил:

— То есть никто из местных жителей, фермеров или крестьян не прибежал на взрыв?

С его представлениями это никак не вязалось.

— Никто. В тех местах люди норовят держаться подальше, когда что-либо подобное случается, а то, не успеешь оглянуться, пристрелят или изувечат. Так что там не было никого, только дым и кровавое месиво. В одном месте на обочине виднелась вроде как площадка для стоянки машин. Вертолет на нее сел, и мы выпрыгнули на траву. Нашей задачей было обнести вешками место катастрофы и вытащить раненых, пока вертолет слетает на базу за военврачом и санитарами. Но только вертолет успел оторваться от земли, как нас накрыл ураганный пулеметный огонь с той стороны, из-за границы. Они, оказывается, за нами оттуда наблюдали и выжидали удобный момент. Трое моих парней были убиты на месте, четвертого ранило в грудь. А мне попало в ногу, изорвало ее в клочья. Когда вертолет вернулся с военврачом, погрузили меня и тяжело раненых и отвезли прямо в госпиталь в Белфаст. Сержант не долетел, умер по дороге. В госпитале мне отняли ногу выше колена, я провалялся там несколько недель, а потом меня перевезли в Англию и долго еще приводили в человеческий вид. В конце концов я вышел в отставку в чине подполковника и вернулся домой.

Конрад попытался подвести итог потерям, но сбился со счета.

— Каковы же были результаты той операции?

— Никаких. Яма на дороге. Снова несколько убитых британских военнослужащих. На следующее утро ИРА [19] Радикальное крыло движения за независимость Северной Ирландии. официально взяла на себя ответственность за этот инцидент.

— Какие чувства вы испытываете? Обиду? Злость?

— На что? Что без ноги остался? Что приходится скакать на этой алюминиевой конструкции? Да нет. Я же был военным, солдатом, Конрад. А попасть под пули, безжалостного противника — профессиональный риск всякого солдата. Но ведь среди пострадавших мог оказаться и штатский: какой-нибудь мирный работяга, занятый своими личными, частными заботами. Старик-отец, отправившийся в Эннискилен в День Перемирия почтить память убитого сына и вместо этого нашедший смерть под грудой щебня и обломков. Молодой парнишка, пригласивший девушку в белфастский ресторан, а она у него на глазах подорвалась на мине и погибла. А я мог быть на месте того солдата, который отправился в увольнительную и просто оказался не в то время и не на том виде транспорта — толпа выволокла его из машины на пустырь, сорвала одежду, забила палками и прикончила выстрелом в голову.

Конрада всего передернуло. Он закусил губу, стыдясь нахлынувшей дурноты.

— Я читал. Омерзительно.

— Бессмысленное, безрассудное, слепое насилие. А сколько еще таких случаев не попали в газеты и не стали достоянием гласности!.. Однажды, например, зашел человек в пивную пропустить кружку-другую горького. Обыкновенный молодой человек, каких много, но только этот был член ИРА. Друг-собутыльник подкинул ему занятную мыслишку пойти и прострелить кому-нибудь коленные чашечки. Молодой человек ничего такого до сих пор не делал, но после трех кружек ощутил желание попробовать. Ему дали револьвер, он вышел на улицу и побрел в ближайший жилой квартал. Увидел девушку, которая шла домой от подруги. Спрятался в переулке и, когда она поравнялась с ним, схватил, швырнул на землю и прострелил ей оба колена. Эта девушка никогда больше не сможет ходить.

Просто очередной инцидент. Но мысль о нем преследует меня, ведь это могла быть дочь любого из нас, к примеру, моя Люсилла. Так что, как видите, я не испытываю ни обиды, ни злости. Мне только невыносимо жаль жителей Северной Ирландии, обычных, порядочных людей, которые стараются обеспечить себе сносное существование и вырастить детей, а над ними нависла жуткая, беспросветная тень страха, мести, крови. И мне жаль вообще весь род людской, потому что если такая бессмысленная жестокость будет восприниматься как заурядное явление, тогда я не вижу для нас будущего. Это очень страшно. И мне страшно за самого себя, потому что я до сих пор вижу кошмары, как малое дитя, и просыпаюсь с криком. Но мало и этого. Еще я ощущаю собственную вину и угрызения совести из-за того паренька, Нийла Мак-Дональда. Двадцати двух лет от роду сгинул человек. И тела не осталось, нечего было хоронить. Родители так и уехали — и не похоронили сына, и на могилу не смогут приезжать. Я знал Нийла как солдата, хорошего солдата, но помню его еще и подростком на Страткройских играх, как он стоял на помосте с волынкой на боку и играл. Помню тот день, луг, реку, горы, залитые солнечным светом, и среди всего этого — мальчик, играющий на волынке. У него вся жизнь впереди, он стоит и играет, и музыка такая чудесная…