Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

Тяжесть, ожог... Наконец он отчетливо понял, чего хочет. Пить. Капитан встал с постели с огромными предосторожностями: в соседней комнате спал его малолетний сын, нервный и хрупкий мальчик. Разбудить его в эту минуту было бы непростительной оплошностью. Не ведая как, он очутился перед зеркалом и привычно высунул язык, обложенный белым налетом. Краем глаза увидел раскрытые ножницы, торчащие лезвием вверх из глиняной вазочки. Раскрытые ножницы напоминали лапы огромного паука, мертвой хваткой вцепившегося в жертву остальными четырьмя лапами. Капитан уже привык, что многие предметы напоминают своими очертаниями пауков, и не вздрогнул от отвращения. В вороте шелковой пижамы серебрились волосы. Густые вьющиеся волосы на груди и на висках уже поседели. Тени избороздили лоб — морщины. Сетка морщин в уголках глаз — «гусиные лапки», говорят женщины.

— Еще немного — и стукнет шесть десятков, старина!

И неожиданно естественно, как в юности (он и не подозревал, что придется когда-нибудь встать перед зеркалом нагишом), начал раздеваться. По груди вьется серебряная волна волос, соски, отягощенные жирком, игривая парикмахерская дорожка сбегает во впадину пупка. Он стянул брюки; дорожка продолжала спуск вниз к лобку, пересекая, как ни в чем не бывало, резкий подъем и спуск живота. Трасса для скалолаза, мысленно пошутил он, как в юности. «Ну что, альпинист, — обратился Капитан к темной фигуре, качнувшейся в начале подъема, — или мы не чемпионы Пиренеев?» Еще ниже два морщинистых мешка, объем их в последнее время необратимо уменьшился. И здесь волосы с проседью — вот что самое скверное!

— Да уж, как ни крути — один... — ругнулся он, кажется, вслух и оделся.

«Купание в ванной» — это словосочетание его преследовало. Как удержать ее в блаженном неведении? — спрашивал он себя и отвечал, что это невозможно. Формы ее тела уже округляются. От судьбы не уйдешь — выпорхнет, как бабочка, в белый свет! [20] Автор еще раз просит читателя извинить его за подозрительное своеобразие метафоричной речи Капитана. Судя по всему, он почитывал русские романы. Rien à faire [21] Ничего не поделаешь ( франц. ). . Зачем же он встал? Ах, да, попить. Капитан бесшумно открыл дверь. Теперь ему нужно было пройти через комнату мальчика. Тот спал, и вид у него был какой-то болезненный, точно его лихорадило: рот приоткрыт, на лбу выступили росинки пота. Вот он, подумал Капитан, проходя мимо его постели и стараясь ее не задеть; мысли его мгновенно изменили первоначальное направление: слава Богу, что глаза его закрыты. Хорош отец, нечего сказать, так до сих пор и не знает, какого цвета у него глаза! Но и с этим ничего не поделаешь: сколько раз уж он пытался разобраться, какого цвета у мальчика глаза, но не пришел ни к какому определенному выводу. Однако, если вдуматься, Капитан всем своим существом противился тому, чтобы сравнивать цвет глаз сына с окружающими предметами. Панический ужас охватывал его всякий раз, когда обстоятельства побуждали его к этому. И разум, и память отказывались действовать, как обычно. Он словно страшился, что в результате может получиться нечто ужасное. В таком именно положении и оказался он сейчас, но, к счастью, уже успел добраться до кухонной двери и избавиться от этой мысли. Острая жажда поддерживала его в равновесии. Она была сродни тонкому еловому бревну, перекинутому через пропасть между двумя горными кручами. Внизу же пронзительно завывает ураганный ветер, бушует ядовитый серный поток, наполняющий миазмами все вокруг... Вода была на исходе. Две банки зеленоватого стекла с узким горлышком сохранились, несмотря на все передряги. Обычно в таких банках консервируют помидоры. Стоят в медной раковине, чтобы вода была попрохладнее. Надо взять стакан. Нет, лучше прямо из банки. Но жажда уже угасла. Следовательно, равновесие утрачено. Капитан это понимает. Чудится ему, что он снова попал в ураганный поток. Чтобы выплыть, заставляет себя думать о жажде. Но спасение является неожиданно в виде укусившей его блохи. Мерзкие, отвратительные блохи — ни минуты нельзя постоять босиком, тотчас же набрасываются на тебя, выматывая всю душу. В этом доме полно блох. Собака, что ли, принесла? Как бы там ни было, можно сказать, повезло: пожалуй, займемся блохами. Гнусная тварь сверлом ввинчивается в кожу. До чего противное занятие — вычесывать блоху, давить без сожаления! Иначе, стоит только разжать пальцы, как она — прыг и была такова. Теперь мыть руки. Какая гадость! Но, увы, это необходимо!