Томмазо Ландольфи - Жена Гоголя и другие истории

Пачка мундштуков с фильтром. Комментарии излишни, без мундштуков никак нельзя.

Спички. Смотри предыдущий параграф.

Цилиндрическая сигаретница (в нее входит пятьдесят штук). Смотри выше; смешно обсуждать.

Пепельница (вполне возможно, довольно громоздкое сооружение). Нет, погодите: что это за писательский стол без пепельницы, набитой полузатушенными, зловонными, чадящими окурками? Это же просто чушь, надругательство над главенством и величием духа!

Кроме того, имеем: шариковую ручку, ластик, клейкую ленту, скрепки, зубочистки (непременно! В самый вдохновенный, напряженный момент у писателя обязательно застрянет что-нибудь в зубах) и прочую мелочь. А попробуйте передвинуть или убрать любое из этих незаменимых орудий писательства!

Взглянем теперь на левую часть стола. Или нет: лучше на центральную.

Записные книжки. Что тут думать да гадать, они должны быть у сердца, вечно послушные большому пальцу, перебирающему страницы. А вдруг вдохновение оставило писателя, или нужное слово никак не приходит на ум, или все его рассуждения вдруг оцепенели Скорее уж...

Куб-подставка. И впрямь надоедливый, вечно мешающий предмет, хотя без него тоже нельзя. Это массивный куб из необработанного дерева (творение услужливого плотника), являющийся подставкой под лампу. Всем известно, что, сколь бы высока ни была лампа, она всегда недостаточно высока; а от плохого освещения портятся глаза. И ничего не выиграешь, если куб заменить стопкой книг, как делают многие.

Теперь слева.

Кипа толстых тетрадей: последние рукописи. Огромная рыхлая куча. Разумеется, писать одновременно в нескольких тетрадях невозможно, но верно также и то, что рукопись нуждается во всевозможных дополнениях, поправках и уточнениях.

Носовой платок. А ну как писательский нос ни с того ни с сего потечет? Эту неприятность надо сразу же ликвидировать.

Толковый словарь «Дзингарелли» (или какой-нибудь другой известный словарь итальянского языка). Чего же вы хотите? С писателем, милостивые государи, а уж тем более с современным, может в пылу творчества приключиться что-то вроде потери сознания, и он вместо «не был» напишет «небыль». А «минеральная вода» может превратиться в «минераловую» или что-нибудь в этом роде. Нет, убрать со стола словарь было бы крайним безрассудством.

На том досмотр и закончился, а результат был очевиден: делать нечего! Взглянул писатель на свое хозяйство и совсем пал духом. Попробовал поменять вещи местами, поставить потеснее... Все напрасно! Посреди стола оставался пятачок, слишком маленький даже для раскрытой тетради... Писатель потерянно уставился на пустую стену перед собой и произнес:

— Писать... А зачем, скажите, пожалуйста, мне писать? Может быть, это и впрямь необходимо, но какой суровый наставник наложил на меня этакую епитимью? Писать! Да кому это нужно и на что? Ну ладно, — согласился он, — на хлеб-то надо зарабатывать. Но разве не могу я зарабатывать как-нибудь иначе — честным трудом и без этих мук? Хм... А что я, собственно, еще умею? То есть не то чтобы я умел писать, но, во всяком случае, за мое писание мне, случается, платят деньги... Ах, более неблагодарной профессии нарочно не придумаешь!..

Словом, писатель впал в то состояние духа, которое асы литературного труда и литературного томления охотно именуют кризисом.

— Что я смогу написать на этом крошечном столике, — продолжал он рассуждать, — на этом пятачке, никак не располагающем к свободному течению мысли? Как мне углубиться в работу над гениальными, вечными произведениями или уж, на худой конец, — поправился он с похвальным здравомыслием, — над произведениями в простейшем, обыденном смысле полезными? Вот, например, — уточнил писатель, добираясь до сути, — я теперь должен написать статью, и если я ее не напишу, то мои детишки будут плакать с голоду... Но как мне выжать ее из себя, если я уже весь выдохся в бесплодных усилиях навести порядок, в попытках создать хоть какие-нибудь условия для работы и писания? Мне даже тетрадь раскрыть негде.

Тут ему в голову пришла неожиданная мысль. О чем беспокоиться? Ведь статью можно настрочить, и не работая над ней вовсе. Достаточно поведать о своих тяготах и мучениях, о невозможности написать статью. Описав все без прикрас пером невинным и смиренным (хотя уж как получится: может быть, блестящим и дерзким, гордым именно от сознания этих тягот), состряпать статеечку, украсив ее соответствующим словесным орнаментом.