Йен Бенкс - Улица отчаяния

Я кивнул с максимально возможной скоростью. Мне не нравится, когда водитель смотрит на меня, а не на дорогу.

— А страны? — продолжал Дейви. — Ты посмотри, сколько тратят Штаты или те же русские на оружие, миллиарды ведь, да?

— Ну да, конечно. — Впереди появился знак, ограничивающий скорость в городской черте тридцатью милями в час; я смотрел на него со сдержанной надеждой. — Но это не значит, что мы совсем уж ничего не можем сделать.

— Ну и что бы ты предложил? — Дейви чуть притормозил, теперь на спидометре было только пятьдесят пять. — Я в смысле, что вот мы подарили Пейсли эту студию. Лучшее, пожалуй, что мы могли сделать, ну а еще, что еще?

Мелькнул знак, снимающий ограничение, и «роллер» снова стал разгоняться. Я не первый уже раз задался вопросом, кой черт я поехал с Дейви? Он, видите ли, захотел показать мне свой новый самолет.

Господи, да что же это я такое делаю? Держись подальше от этого самолета, сказал я себе. Мало тебе, что ли, той прогулки вдоль Коринфского канала на самолетике без опознавательных знаков? А что он теперь придумает? Пролетит по Дартфордскому туннелю? И близко не подходи к его самолету.

А еще мне никак не удавалось разрешить вопрос: если зажмуриться, будет не так страшно или, наоборот, еще страшнее?

— Не знаю, — сказал я (вполне нормальным голосом. Как мне это удавалось? Сам удивляюсь). — Ну, может… отдать все лейбористской партии, или что-нибудь вроде.

Дейви уставился на меня, как на сумасшедшего (ну и правильно, будь я нормальным — сидел бы дома). Я отвел глаза и углубился в созерцание поразительно узкой дороги, мчавшейся нам навстречу, — в надежде подать ему хороший пример.

— Да мы же делаем взносы, — сказал он. — Мы же все теперь долбаные члены. Ты что, забыл, как мы играли в «Женевскую дипломатию» на фанты, ты нас всех сделал и заставил вступить?

Я все прекрасно помнил. Я постоянно давал деньги лейбористской партии и даже коммунистической партии, хотя вступить в нее так и не решился (когда получаешь американскую визу, они обязательно спрашивают, а не состоял ли ты часом?).

— Ну да, — сказал я, — но я насчет отдать им много, типа… ну, не знаю. Девяносто процентов, оставить себе только необходимое…

— ДЕВЯНОСТО ПРОЦЕНТОВ? — возопил Дейви. — Ты что, совсем сдурел?

— Ну, не знаю, эта цифра п-просто п-п-пришла мне…

— Нет, Дэн, ты точно сошел с ума, я в смысле, на хрена ж нам горбатиться, если все потом дяде отдать? В смысле, ну да, платят нам прилично, кто ж этого не понимает. Конечно же, нам платят больше, чем санитарке, или врачу, или уж там кому, и конечно же, это тоже вроде как малость бред, но ведь мы и вправду работаем, время тратим, вкалываем как проклятые… да и сколько эта лафа будет продолжаться? Ты же знаешь, как оно в нашем деле, мы держимся на гребне уже несколько лет, но это же не норма, многим ли такое удается? Хрен там многим, раз-два и обчелся. — Для того чтобы изобразить особо экспрессивный, в итальянском стиле, жест, Дейви снял с баранки обе руки, я зажмурился. — Мы, «роллинги», «цеппелины»… ну, пожалуй, Тауншенд и компания… но сколько, по-твоему, это продлится? — Я осторожно приоткрыл глаза; руки Дейви, обе, снова лежали на баранке. — Никто ничего не гарантирует, все может случиться. Может быть, через месяц мы уже станем отработанным хламом. Не через месяц, так через год. Без новых поступлений… а то, что будет понемногу капать, все уйдет на накладные расходы да в казну какой-то там страны, где мы, считается, живем.

Дейви пожал плечами и смолк. За поворотом показалась очередная деревушка, и он снова притормозил. Ого, на этот раз до пятидесяти. Мимо мелькали припаркованные машины, стайки школьников, спешивших домой после уроков.

— Да брось ты, — сказал я. — Даже если мы никогда ничего больше не заработаем, ни один из нас не станет н-нищим. Продадим дом-другой, ну, ты расстанешься с самолетом, а так…

— Вот именно, — кивнул Дейви. — Так почему же не попользоваться всем этим сейчас, пока есть возможность?

— Мы можем оттягиваться по полной и тратить при этом хрен знает во сколько раз меньше.

— Да, и можем потерять на этом это самое хрен знает что, которое ставит лохов на уши… а пластинки на вертушки, потому что будем знать, что девяносто процентов того, что мы делаем, это не для нас, а для дяди.

Сделав это поразительно разумное — и абсолютно неожиданное — замечание, Дейви снова нажал на газ.

— Но ведь есть такие, кто так делает, — сказал я. — Они играют потому, что им это нравится, и им не нужны все эти деньги, которые им платят. Они отдают их обществу.