Вера Эфрон - Продана

– А сколько стоит твоя мечта – квартира в Москве?

– Мне б хотя бы на краю Москвы, – вздохнула она. – Около пятнадцати тысяч долларов, то есть примерно четыреста тысяч крон.

Я подсчитала в уме и поняла, что Татьяне нужно работать четыре года, чтобы собрать такие деньги. Четыре года унижений… Выйду ли я на свободу к этому времени? Выживет ли Татьяна, каждый день принимая клиентов? Не надует ли ее Марат с деньгами? И даже если ей удастся собрать на квартиру деньги, будет ли она счастлива?

– Ты не представляешь, как я буду рада, когда у меня будет своя квартира, – продолжала щебетать Татьяна. – Маленькая-маленькая квартирка, и не важно, что она будет у черта на куличках.

– Таня, через четыре года ты станешь развалиной! Представь, одна в пустой квартире…

– Я не буду одинокой, – перебила она меня.

– Ты имеешь в виду, что найдешь мужика?

– Бррр! Ни за что на свете! Не думаю, что я полюблю когда-нибудь какого-нибудь мужчину!

И я тоже, подумала я. Я тоже не думаю, что смогу влюбиться в кого-нибудь после всего этого.

– Надеюсь, когда-нибудь это случится, – сказала моя докторша.

– Они мне все противны! – возразила я.

– Ты наверняка встретишь мужчину, в которого втрескаешься по уши и которого будешь любить.

– Нет, никогда ни один козел не дотронется до моего тела!

Для Татьяны секс не имел ничего общего с любовью. Она работала как вол, чтобы скопить деньги на квартиру. А я, получая деньги от клиентов, отдавала все Арону.

Как я уже сказала, Арону было где-то в районе тридцати. Он был склонен к полноте и лысоват. Большую часть дня он проводил на диване с пультом в руках, переключаясь с канала на канал.

Мы с Татьяной делили вторую комнату, а в третьей принимали клиентов. Если одновременно приходили два клиента, Арон отправлялся на кухню, и кто-то из нас занимал гостиную. Бывало и так, что клиенты сидели на кухне с Ароном и ждали своей очереди. Арон обычно трепался с ними о всякой всячине. Он хорошо знал шведский язык. В свободные часы он пересказывал нам местные сплетни, которые слышал от клиентов.

Что меня больше всего удивляло, так это шведский закон, согласно которому преследованию подлежали мужчины, которые искали сексуальных утех, а не женщины, предоставляющие такого рода услуги. В России все наоборот. Проституция запрещена, и штрафы платят проститутки. Татьяна рассказывала, как московские милиционеры получали от сутенеров большие деньги за крышевание проституток. А Арон говорил, что не так давно в Стокгольме был арестован высокопоставленный шведский чиновник, посетивший бордель. Чиновнику пришлось подать в отставку. В России, со слов Татьяны, многие высокопоставленные чиновники ходят к проституткам, и никто из них не был наказан.

– Они что, важные шишки, раз приходят к нам и не боятся наказания? – спросила я как-то у Арона.

– Нет, я так не думаю.

– А если кто-то пронюхает, что они ходят сюда?

– Кто? – удивился моему вопросу Арон. – Кто об этом узнает?

– К примеру, соседи, – сказала я, возрождая надежду. Может, кто-то из соседей заметит, что в квартиру к Арону слишком часто наведываются мужчины. Может, у кого-то возникнет подозрение, и бдительный сосед сообщит об этом в полицию.

– Чушь, тут на все плюют. Никому в Швеции дела нет до того, чем занимаются соседи.

Маленькая искра надежды так же быстро погасла, как и зажглась. Конечно, Арон прав. Если бы соседи поинтересовались, что происходит в квартире рядом с ними, они бы уже давно позвонили в полицию. Но ничего подобного не произошло.

Марат и Радик появлялись у нас каждый день. Обычно они приходили утром, когда было спокойно, и забирали деньги. Иногда они устраивали гулянку с наркотиками, водкой и сексом.

Чем они занимались в Швеции, где жили, я не имела никакого представления. Вероятно, ничем. Может быть, считали заработанные нами деньги. А жить они могли где угодно.

Я заметила, что Марат любит считать деньги. Сначала он старательно разглаживал банкноты: плевал на пальцы, разгибал углы, тер ногтем вызывающие сомнение пятнышки. Потом он сортировал банкноты по номиналу: пятьдесят крон – в одну кучку, стокроновики – в другую. Тысячные и двадцатки были редким трофеем в нашем деле, но он любил именно их – вероятно, потому, что они выплачивались самыми лучшими, самыми верными клиентами.

Клиентов он делил на две категории: постоянных трахалей и залетных птиц. Залетные птицы редко приходили во второй раз. Мы для них были пикантным приключением. Именно они спешили опробовать экстремальные формы секса и хорошо его оплачивали. Для меня обслуживать их было мучением. Во мне они видели вещь, с которой можно сделать все что угодно.