Оливия Агостини - Ржавчина в крови

В холле я столкнулся с толпой журналистов, которые преследовали какую-то весёлую, смеющуюся девушку с короткой стрижкой и с тощими, как спички, ногами. Пробегая мимо, она приветливо кивнула мне, и я подыграл ей, хотя мы никогда в жизни не виделись.

Я взял у портье ключи и записку, которую мне оставила Леда. Она хотела, чтобы я приехал к ней в офис на следующее утро, как только встану. А теперь мне надлежало отдохнуть.

Войдя в номер, я положил чемодан на стул и принялся изучать программу своего пребывания. Меня ожидали сумасшедшие дни, следовало вооружиться мужеством и терпением. Я решил, что задержусь в Лондоне, с тем чтобы, не откладывая в долгий ящик, начать кастинг. А потом, когда вернусь в Италию, разрешу последние производственные проблемы — найду подходящие для съёмок места и до конца укомплектую съёмочную группу. И тогда, если всё пойдёт по плану, начну съёмки. Летом, с благословения солнца и под аккомпанемент цикад.

Подойдя к окну и отодвинув штору, я увидел Оксфорд-стрит. Начался дождь, но пока ещё не видно ни одного зонта — похоже, люди привыкли мокнуть. И тут я вдруг понял, что забыл, как зовут того возможного Ромео, которого нашла Леда. Что это, знак судьбы? Означает ли это, что отвергну его? Хэмптон? Кажется, Френсис Хэмптон зовут его. Мне стало тревожно.

Я переоделся, надел белую водолазку и английский костюм, который купил к Рождеству, лишь бы не думать больше о подарке под ёлку.

Предоставив друзьям и близким развлекаться где угодно, в тот раз я встретил Рождество в одиночестве, в надежде, что Федерико приедет ко мне из Марокко. Но старый Maypo Одини, которого в нашей среде прозвали Деспотом и с которым Федерико работал в Касабланке, продлил работу до самого Нового года, и никто из его группы не мог покинуть съёмочную площадку даже на один день.

Я вышел на улицу без зонта, плотно запахнулся в плащ, приноравливаясь к условиям, в которых жили англичане, и направился по скользкому тротуару в сторону Пикадилли, чтобы потом свернуть на Найтсбридж и пройти дальше до Кенсингтонской дороги, где на другой стороне парка отыскал взглядом Мемориал принца Альберта [3] Мемориал принца Альберта — монумент в Кенсинг-стонском парке в Лондоне. Памятник открыт королевой Викторией в честь своего мужа Альберта, скончавшегося в 1861 г. от тифа. . Тут я остановился, посмотрел в обе стороны, желая убедиться, что ни справа, ни слева мне не грозит никакая машина, и наконец перешёл дорогу.

Портье в здании, где жила Эвелин Уоллес, пропустил меня, не задавая вопросов. Может, узнал. Скорее, просто спутал с кем-то. Я вошёл в лифт, отряхнув с плаща воду и, прежде чем позвонить в дверь, вытер ноги о коврик. Я не видел Эвелин почти год, сердце у меня колотилось.

Последний раз мы встречались, когда она отмечала свой день рождения, в начале мая прошлого года. Ей исполнилось тридцать восемь лет, но выглядела она поистине великолепно. Потом мы перезванивались пару раз, она рассказала о печальных последствиях своего второго развода, а я сообщил, что скоро начну съёмки нового фильма Ромео и Джульетта, заметив, что непременно буду иметь её в виду для какой-нибудь роли. Мне всегда казалось, будто от Эвелин исходит благоухание роз, отчего голова идёт кругом.

А тут вдруг у меня возникла зевота. Когда дверь открылась, я стиснул зубы и растянул губы в улыбке; Эвелин протянула мне навстречу руки, и я слегка сжал их в своих ладонях.

— Oh ту God, Ferruccio! [4] О, боже мой, Ферруччо! (англ.) . — воскликнула она со своим изысканным английским произношением.

Что я тут делаю?

— May I come in, Evelyn, dear?.. [5] Могу ли я войти, Эвелин, дорогая? (англ.) . Насквозь промок, — прибавил я, не ожидая ответа, и шагнул внутрь.

Эвелин прикрыла дверь, сняла с меня плащ и, смеясь, повесила его на ручку шкафа. Потом взяла меня под руку и внимательно оглядела с головы до ног своими зелёно-изумрудными глазами, шевеля при этом губами, словно отмечая про себя, что изменилось в моём облике с тех пор, как мы виделись в последний раз. Я тоже смотрел на неё, но не смог обнаружить никаких перемен, красота её оставалась неизменной.

— Ох, — произнесла Эвелин.

Вот в чём дело: волосы. Я укоротил их. И так лучше, это молодит меня.

Я проследовал за нею в гостиную, стараясь не споткнуться о ковры. Они почти полностью покрывали паркетный пол, на мгновение отвлекая внимание любого, кто посмотрит, своим геометрическим рисунком. Я опустился в кресло, в которое усаживался и прежде при каждом визите, и жестом попросил её не льстить мне.