Оливия Агостини - Ржавчина в крови

— Come in, come in [24] Входите (англ.). . — Я помахал и, когда он подошел, привстав со стула, протянул ему руку: — How do you do? [25] Здравствуйте (англ.).

Френсис был в тёмном костюме, словно на похороны собрался, даже галстук надел. Он пожал мою руку чересчур крепко, будто хотел таким образом что-то сообщить, возможно, что он не слабак, как я мог подумать при первом взгляде на него. Он долго не отводил от меня своего мрачного взгляда, потом медленно произнёс:

— How do you do?

Я представился, он тоже. И мы оба одновременно опустились на стулья, а Леда осталась стоять между нами, словно посредник. Я передал ей сценарий с отмеченным текстом, она протянула его Френсису. Сцена в склепе, предсмертный монолог Ромео.

Но прежде чем послушать его, прежде чем дать ему несколько мгновений, чтобы освоиться с этим текстом, я попросил рассказать о себе, своей семье, воспитании, где он родился.

— In London [26] В Лондоне (англ.). — сказал он. Но уточнил, что умрёт не тут.

Я улыбнулся в ответ на такое решительное, такое романтическое утверждение, узнав в нём максимализм молодости.

Нет на свете юношей, которые хоть однажды не предрекали бы собственную смерть, описывая ужасные мучения, которые их ждут, или посмертную дань уважения. Возможно, это способ бросить вызов судьбе, а потом будь что будет. Но быть может, даже скорее всего, это способ отстраниться от жизни, пока не поздно, пока она ещё не слишком привязала к себе, не влюбила. Потому что тысячи обстоятельств подстерегают нас за каждым углом, никто не читал книгу судеб, никто не может утверждать, будто он — призовая лошадь.

— Did you read Romeus and Juliet? [27] Вы читали "Ромео и Джульетту"? (англ.). — задал я следующий вопрос.

— Трагедию Шекспира? — уточнил он.

— Of course [28] Конечно (англ.). .

И счёл нужным сообщить нам, что я ведь вполне мог иметь в виду поэму Артура Брука, написанную в 1562 году, которая послужила Шекспиру источником вдохновения. На это я ответил, что в таком случае сказал бы: The Tragicall Historyе of Romeus and Juliet [29] Трагическая история о Ромео и Джульетте (англ.). — иначе мы, конечно, запутались бы. И тогда он признался: нет, не читал ни того, ни другого, к сожалению.

Я пожал плечами, чувствуя, что ему непременно хочется противоречить мне, но это лишь позабавило меня, и я улыбнулся ему.

Он очень удивился. Похоже, я обезоружил его на какое-то мгновение, и он уже не мог больше сохранять свой мрачный вид, теперь просто стойко держался. Я заметил, как нервно он теребит страницу, и спросил, уже мягче, каким он представляет себе Ромео.

— Too sad not to be happy. Too happy not to be sad [30] Слишком печальным, чтобы быть счастливым. Слишком счастливым, чтобы быть печальным (англ.). , — негромко проговорил он и получил за это полный восхищения взгляд Леды, которая перестала наконец делать заметки в своём блокноте.

Слишком печальным, чтобы быть счастливым. Слишком счастливым, чтобы быть печальным.

Я почти не сомневался, что он не допустит никаких грубых ошибок и что меня не ждут никакие неприятные сюрпризы, и всё же я напрягся и стиснул пальцы, когда Френсис поднялся, чтобы прочитать отрывок из трагедии. Я закрыл глаза, потом открыл, нахмурился. Он улыбнулся мне?

Я услышал, как взволнованно дышит рядом со мной Леда, а потом она замерла. Повисла тишина, и мы с Ледой поняли, что не сможем нарушить её, казалось, какие-то высшие силы заставляют нас помолчать.

Френсис негромко произнёс, ошарашив нас:

— О, she doth teach the torches to burn brigaht! Она затмила факелов лучи! Сияет красота её в ночи, как в ухе мавра жемчуг несравненный. Редчайший дар, для мира слишком ценный!

Я взглянул на Леду и прочитал в её глазах свою мысль. Мы не могли остановить его, нет, хотя он и подшутил над нами и читал монолог Ромео на празднике в доме Капулетти, из первого акта. При том, что явно забавлялся до сих пор и что конечно же трагедию читал. Ещё как читал. Его голос, удивительно проникновенный, мёдом вливался в наши уши, запечатывал уста и отметал все возражения. Мы не могли велеть Ромео перестать быть Ромео.

— Did ту heart love till now? — Громкий вздох. — И я любил? Нет, отрекайся взор: я красоты не видел до сих пор!

Я нисколько не сомневался: Френсис — великолепен. Вспомнив нашу первую встречу, я не мог отыскать ничего, что хоть в малейшей степени не устраивало бы меня в нём, ни одной неприятной мелочи. И положился на Леду, которая рождена для того, чтобы гасить любые всплески эмоций. Однако на этот раз — вот чудеса! — даже она, похоже, не смогла разглядеть ни малейшего изъяна.