Оливия Агостини - Ржавчина в крови

Лавиния вновь повеселела. Глаза светились, на губах играла улыбка. За столом, вечером, она согласилась сесть между мной и мисс Бернс. Больше не протестовала, ела с аппетитом, молчала, но не пропускала ни слова из наших разговоров, обмениваясь понимающим взглядом с Френни, сидевшим на другом конце стола и игравшим с хлебным мякишем. Он лепил из него маленькие фигурки, которые наш хозяин приметил, оценил и похвалил.

Андреа Меи, между прочим, познакомился с Федерико в Академии изящных искусств. Он разбирался в живописи и скульптуре и любил бродить по итальянским предместьям в поисках сокровищ для коллекции.

Однажды, пока мы ожидали кофе, он рассказал нам, что нашёл эскиз Леонардо да Винчи на чердаке у одной старой чочары [97] Чочара — крестьянка римской Кампаньи. , он готов был поклясться: эта женская голова слегка напоминала «Мадонну в гроте».

— Лучше бы это оказалась какая-нибудь работа Боттичелли, — сказал Бруно Фантонетти. — Я не в восторге от Леонардо. Может, он и гений, но холодный, солдафонский, типичный инженер… Ничего тебе не говорит, — прибавил он, пока я, наклонившись к Лавинии, шепнул ей, что означает таинственное слово «чочара».

— Oh, I see [98] А, я знаю (англ.). — улыбнулась она.

— Единственная его картина, которая мне действительно нравится, это «Дама с горностаем», — заметил Федерико.

Андреа подождал, пока закончатся комментарии, и с волнением продолжил свой рассказ. Ему пришлось целый месяц уговаривать старуху избавиться от «ненужной мазни», потом в один прекрасный день его усилия были вознаграждены, он пришёл к ней с пустыми руками, а ушёл с полными карманами, и жизнь показала ему своё новое лицо. Он сразу же помчался как сумасшедший в Рим, хотел остановиться у ближайшего банка и положить рисунок в сейф, чтобы с ним ничего не случилось.

— И он до сих пор там? — поинтересовалась Леда, которая необычайно удивилась и потому хотела знать, чем закончилась эта история. — И можно взглянуть на него?

Федерико негромко засмеялся, перебирая вилкой куриные косточки на тарелке, и взглянул на меня. И тут я вспомнил наш разговор с ним примерно месяц назад, когда он рассказывал про одного своего неопытного друга с дырявым карманом и про его невероятную утрату…

Андреа предпочёл взять графин с вином и наполнить бокалы тем, у кого комната ещё не кружилась перед глазами, и пожелал оставить секрет где-то на дороге между Пильо и Римом, не доезжая до него какой-нибудь сотни километров.

— Чин-чин! — поддержал его раскрасневшийся Джеральд, подняв бокал.

Так мы сменили тему, но всё же продолжили разговор об итальянском искусстве, предложив друг другу назвать художника, которого, будь наша воля, безоговорочно пропустили бы в рай, туда, где существует жизнь после смерти.

— Филиппо Липпи! [99] Филиппо Липпи (1406–1469) — выдающийся итальянский художник, мастер флорентийской школы, учеником которого был Сандро Боттичелли. — воскликнула Китти, показывая нам золотой медальончик, который купила во Флоренции, из тех, что дарят детям по случаю первого причастия, на нём выгравировано изображение «Мадонны с младенцем и святыми» Липпи. Половина Италии носит это изображение на шее, и я тоже. Я отвернул воротник рубашки, желая потрогать его.

Леда улыбнулась, а за нею и все остальные. Только Френни остался серьёзным. Глядя в пространство перед собой, он прошептал:

— / am poor brother Lippo Lippi, by your leave! You need not clap your torches to my face [100] Я несчастный брат Липпо Липпи, с вашего позволенния! Не нужно тыкать мне в лицо ваши факелы (англ.). (Стихи взяты из небольшой поэмы, которую Роберрт Броунинг посвятил Филиппо Липпи. Авт.) .

Лавиния сощурилась, и мисс Бернс, не моргнув, выпила последний глоток вина.

Френсис добавил с горькой улыбкой, что конечно же Филиппо Липпи, монаху-волоките, никогда не откроются небесные врата, а суждено ему гореть синем пламенем в аду.

— Если только не найдёт бога Фенелона [101] Фенелон, Франсуа де Салиньяк де Ла Мот (1651–1715) — французский писатель и религиозный деятель. , — заметил Федерико. — Того бога, который скажет ему: Il te sera beaucoup pardonne, parce que tu as beaucoup aime. Многое тебе простится, потому что ты много любил.

Мисс Бернс, подняв голову, переводила свои удивлённые бесцветные глаза с одного собеседника на другого. Задержала взгляд на мне, словно желая получше запечатлеть в памяти выражение моего лица, чтобы припомнить мне его потом в будущем, ещё туманном.