Сальваторе Адамо - Воспоминание о счастье, тоже счастье…

Ужасным этим разоблачением я был просто оглушён, да только что было делать со всей этой историей через семнадцать лет после её свершения? Я не находил в себе того, кто смог бы отринуть разнесчастную и наиглавнейшую участницу, мне же и доверившуюся. Как бы там ни было, но я осознавал, что за мною будущее этой не повзрослевшей девушки тридцати двух лет отроду — либо шоколадки, либо я; мы оставались единственным предметом трепетных её желаний.

Несколько недель спустя, было это в июне, через семь месяцев после первой нашей встречи, Франсуаз пригласила меня провести объявленные из-за жары выходные вместе, в неком укромном домике, этаком коконе шелковичного червя, принадлежавшем её отцу и расположенном на бельгийском побережье, в Коксиде, куда съезжается куча отдыхающих из нашего региона, своего рода Эно на море. Тотчас попытался я сочинить оправдание, внушающее доверие: ссылался на возможность непредвиденной работы, в которой хозяин рассчитывал на мою незанятость, бормотал что-то про обещание Розарио навестить его матушку, родом из одной со мной деревни на Сицилии; ничто не возымело должного действия. Папаша её как-нибудь выкрутится, возражала она, не раб же, дескать, я его, а Розарио всё поймёт, сам тоже молодым был.

В последний раз бельгийское побережье видел я в Кнокк-ле-Зуте, было то с красавицей фламандкой моей и зимой. Она обожала пустынные, северным ветром подметённые пляжи. Дурачились мы там и я, как истый сицилиец, угадывал в окрестном пейзаже, не смотря на терзающий за уши холод, нечто чарующее. На берегу отступившего с отливом моря разыгрывался лунный спектакль. Как если бы шагали мы по настоящим облакам. Пурга неслась низко, до полуметра в высоту, почти нам по колени поднимая песок, сворачивая его в похожие на вату шлейфы с барашковых небес. Мы обезумели, крутились друг вокруг друга, словно дети. Вихри ветра уносили нас, куда им того хотелось, а мы ожидали, что они унесут нас на вершину счастья. Увы, свалился с тех облаков, озарённых поэтическим сиянием, слишком рано я. Ветер отогнал их от меня далеко-далеко, вместе с феей по имени… Колокольчик, на борту. Или же, оставив меня на краю дороги, улетела она с теми чайками, что составили её кортеж в перелёте к лагуне Цвин, где многие и многие тысячи таких же птиц мигрантов находили приют ещё на заре времён.

И вот, я на приморской автостраде, за рулём — милейшая Франсуаз.

— Нет, Жюльен, позволь мне, ты всю неделю водил похоронный автобус.

— Хорошо, раз ты так того жаждешь…

И чего ждала она от меня? Мы прибыли в Коксид поздним вечером. Жильё стояло на дамбе, с видом на море. Небо флюоресцировало голубовато-лиловым отсветом, и едва заметно, взбитыми сливками, плыли по нему розовые облака.

— Смотри, какое красивое небо, Жюльен, — сказала она, взяв меня за руку возле панорамного окна.

И представил я нас на фоне китайских разводов севшего в полихромное море солнца, как то бывает на почтовых открытках ко дню святого Валентина. Я оставался несгибаем ровно настолько, чтобы поняла она, что я не тот, кем она меня воображала. Мы спустились в соседский кабак съесть, как обязывают к тому бельгийство и традиции, по нескольку мидий с несколькими же ломтиками хрустящего картофеля, затем вернулись в студию и тут только я осознал, что проблемы мои едва начались. Я был удивлён, указав ей на то, что в единственной комнате вижу одну лишь кровать.

— Где же должен спать я? — спросил я сердито.

— Ну… со мной, — ответила она, удивляясь моему вопросу, очевидно приняв его за идиотский.

— Есть же канапе… — настаивал я, пребывая на грани отчаяния.

— Жюльен, чего ты опасаешься? Я умею себя вести, ты же знаешь…

— А я в том и не сомневаюсь, — лицемерно ответил я, — но, речь идёт… лишь о твоём удобстве.

— Ты думаешь, что такая большая кровать это мне одной?

— Да, нет же, Франсуаз, ты великолепна.

Брошенный в мою сторону взгляд красноречиво говорил о явной несуразности моего комплимента, и я понял, что реплика та ни коим образом не намекала на оккупационную зону пышных её округлостей, тогда как в мозгу моём засвербело от мысли о возможной их доступности. Она не обратила ни малейшего внимания на явную мою оплошность и мне стало ясно, что по поводу внешности вовсе она и не комплексует.

Извиняясь, принялся уверять я её, что привычку спать вдвоём в одной постели, дескать, давно утратил, она же, с некоторым жеманством, заметила, что о том как бы и предстоит поболтать. Кольцо замкнулось.