Марк Хелприн - Рукопись, найденная в чемодане

Я не мог бы размышлять таким образом, не сиди я сейчас в саду на вершине горы в Бразилии, в дневном свете, быстро становящемся жарким в той мере, в какой это требуется медоносным пчелам.

Я любил мисс Маевску с самого начала, с первого взгляда – собственно, благодаря ожиданию это случилось даже до того, как я ее впервые увидел, – но за последовавшие за этим годы я достаточно повзрослел, чтобы полюбить ее глубоко. Это, помимо всего прочего, означает, что я незамедлительно пожертвовал бы собой, чтобы ее защитить, – да, пожертвовал бы, – но такого случая не подвернулось. Мне повезло, а ей очень не повезло, и я ничего не мог с этим поделать.

Одной из самых восхитительных ее особенностей являлось то, что, хотя она была от природы красива – с наичернейшими и мягчайшими волосами, с самыми ясными и самыми широкими глазами, с самыми благородными и нежными чертами лица, какие мне только доводилось видеть, – одевалась она довольно небрежно. Она могла позволить себе любую одежду, но (за исключением великолепной соболиной парки, которую она купила для этого путешествия) носила нелепые наряды конторской служащей.

Местность вокруг отеля напоминала поля, раскинувшиеся над Парфилажем, где мы вместе работали в те годы, когда наши отношения поддерживались одним, быть может, украдкой брошенным взглядом за день или за два, и ничем более. И мы одновременно поняли, что могли бы быть счастливы всю оставшуюся жизнь, обзаведясь какой-нибудь фермой в Шотландии. Даже на те деньги, что были при нас, мы могли бы купить хорошую землю, хороший дом и технику, которая позволила бы нам производить достаточно продукции для того, чтобы мы платили своим работникам такую зарплату, которая дала бы им возможность процветать. Это, как я понимал даже будучи подростком, сбежавшим из психиатрической клиники, было одним из преимуществ капитала, о которых полностью умолчал некий субъект, работавший в Британском музее, и эта практика, свободно применяемая на деле, могла бы преобразовать весь индустриализированный мир, превратив поденщиков в свободных хлебопашцев.

И все-таки по-настоящему в экономику я не углублялся, тогда мне было не до того. Я умолял мисс Маевску выйти за меня замуж. Мы остались бы в Шотландии и затерялись бы там, потому что Шотландия ничем не хуже другого места, в котором можно затеряться. У нас появились бы сыновья и дочери.

Она была почти согласна. Я соблазнял ее самыми нежными, самыми поэтичными и самыми неправдоподобными картинами фермерства. Рассказывал ей о своих самых необычных планах. Говорил, что буду верен ей всю оставшуюся жизнь, – и я действительно был бы ей верен. Говорил ей, что люблю ее, – и это было правдой.

Она была так же боязлива, как могла бы на ее месте быть и любая другая девушка. Юноши непостоянны, так о них думают. Могу себе представить, что ее пугала возможность быть оставленной на ферме в Шотландии, с ребенком или двумя, после того как я увлекусь чем-то новым и забуду про все обещания.

В середине июня мы вместе со всеми нашими тяжеловесными немцами отправились в Эдинбург. Перед мостом через залив Ферт-оф-Форт мы совершили обязательную остановку, восхищаясь металлическими конструкциями, опасно нависшими высоко над нами, а в Эдинбурге разместились в королевском отеле «Макгрегор», откуда открывался вид на реку и на парк.

Однажды, в ослепительный, но прохладный полдень, мы остановились на близлежащей улице, готовые принять судьбоносное решение, на котором я настаивал. Предполагалось, что мы вернемся на корабль после раннего обеда в отеле, а если бы мы прервали путешествие, то совершили бы задуманное в тот же день, управившись со всем в течение часа.

Стояли мы перед витриной книжного магазина, наполовину заполненной новыми книгами, выставляемыми на обозрение. Женщина, занимавшаяся их расстановкой, прервалась, чтобы выпить чаю. Это была шотландка средних лет, которая отдаленно напоминала буйвола – из-за того, как у нее были уложены волосы.

Пока мы говорили, она за нами наблюдала, а мы наблюдали за ней.

Она пила чай из китайской чашки с золотым ободком, а на блюдце перед ней лежали три песочных бисквита. Два из них она уже съела, очень медленно, как будто бросая вызов некоему закону или правилу. За мгновение до того, как мисс Маевска собралась дать мне свое согласие, а я уверен, что так оно и было бы, женщина взяла последнее печенье и стала перемещать его через опасное пространство между блюдцем и своим ртом.