В тех же случаях, когда автор хочет продемонстрировать свое знание обсценной лексики, он почему-то приводит значения лексем, которых вообще нет в данном тексте: «меня будут пиздить. Данный матерный глагол используется здесь (удар. на первом слоге) в значении „бить, избивать“ (в других контекстах может иметь значения „красть“ (ср. пиздить [16] удар. на первом слоге
— врать)» («Вагриус», стр. 235. Хочется отметить, что слово «пизд`ить» с ударением на втором слоге — это совершенно другое слово. Оно даже не является омонимом. И его значение тут ни при чем. А слово «п`издить» у Ерофеева употреблено в совершенно ином значении. Речь идет о наказании, выражающемся в выговорах, понижении заработной платы, каких-либо вычетах, лишении премиальных и т. п. Конечно, главного героя ни начальство, ни подчиненные не собирались избить в день получения зарплаты. Так что комментатор и здесь дает совершенно неправильное значение глагола.
Все приводимые нами выше примеры — это не отдельные ошибки автора комментария, выбранные нами для усиления критической направленности данной маргиналии. В комментарии вообще полностью отсутствует достоверная информация, связанная с комментированием реалий жизни. Не случайно даже Евгений Попов, автор предисловия к данному «комментированному» изданию поэмы, в высшей степени иронически отозвался о комментарии, помещенном под той же обложкой: «Сочинение его живо, любопытно, хотя и грешит кой-какими неточностями, которые читатель пусть обнаружит…» («Вагриус», стр. 7).
Поэма «Москва — Петушки» — один из самых популярных текстов русской литературы. Читателю кажется, что поэма «легко читается», «написана простым языком». Иллюзия эта порождена включением в текст поэмы просторечной лексики (в том числе матерной), простонародных реалий и мн. др. В действительности текст этот невероятно сложен, необычайно плотно насыщен всевозможными аллюзиями, цитатами и подтекстами. Как следствие поэма остается совершенно непонятной даже самому изощренному читателю, даже комментатору. По сути, каждая строчка текста «отсылает» читателя к тем или иным фактам быта, стереотипам поведения и т. д. И именно реалии жизни, элементарные вещи, простейшие факты быта искажаются комментаторами. Ученый коверкает «реальность» не только идя на поводу «отражения» этой «реальности» в зеркале поэмы, но и поддаваясь собственному непониманию абсурда русского быта. Тотальное непонимание стало способом комментирования гениального текста, отказ от всяких интерпретаций стал инструментом в руках беспомощного перед жизнью интерпретатора. Отсутствие временн б ой дистанции между текстом и комментаторами генерировало ситуацию полного непонимания поэмы. То, что мы являемся современниками этой эпохи, создает лишь иллюзию простоты ее понимания.
Впрочем, неудача всех комментариев к поэме, может быть, связана еще и с тем, что место в русской культуре ряда реалий (в том числе связанных с темой пития) вообще не определено. С точки зрения европейца русское «питие» смахивает на самоубийство или сумасшествие. С внутренней точки зрения понимание этого явления затруднено и общепринятым медицинским представлением о питии как болезни (не случайно к этой теме обращаются врачи; см.: Боровский А. В. Особенности национального похмелья. Медицинские и бытовые аспекты. М., 1998), и религиозным представлением о нем как о дурном поступке («грехе»), и бытовыми представлениями о «питии» как о способе проведения досуга, и, наконец, квазибиологическими — как о способе защиты от «русского мороза» (ср.: «По народному поверью, популярность в России крепких напитков объясняется тяжелыми климатическими условиями». — НТВ, «Криминал», 1998, 21 августа; ср. также фольклорное: «Что-то стали руки зябнуть, не пора ли нам дерябнуть»). Кстати, этот афоризм цитируется в пьесе Ерофеева «Вальпургиева ночь, или Шаги командора» (Ерофеев, стр. 233). Таким образом, рассмотрение пития как явления русской культуры подменяется рассмотрением этого феномена как едва ли не «внекультурного» факта, что, естественно, непродуктивно. Может быть, именно это провоцирует опытных специалистов на совершенно ненаучный и «внекультурный» подход к работе над комментарием этого текста.
А. Ю. ПЛУЦЕР-САРНО.
Редакция предупреждает читателей о том, что в некоторых приведенных автором цитатах употребляется ненормативная лексика.
Полка Андрея Василевского
+6
Георгий Адамович. Собрание сочинений. «Комментарии». Составление, послесловие и примечания О. А. Коростелева. СПб., «Алетейя», 2000, 757 стр.
Читать дальше
