Интеллектуальная фобия власти нашла у Фуко свой выход в воле к социальному действию. Этот его период общественной активности не был продолжительным, но он стимулировал размышления о системе уголовных наказаний, о распределении дозволенного и недозволенного, законного и незаконного в обществе. Теперь его интересует вопрос: через какую систему исключения, кого отторгая, какие различия проводя, посредством какой игры отрицания и отторжения общество начинает функционировать? В итоге в 1976 году и появилась книга «Надзирать и наказывать». Фактически она развенчивает западную утопию тюрьмы. Фуко приходит к выводу, что тюрьма является инструментом подавления не только и не столько «элементов» общественно-девиантных (убийцы, насильники, сумасшедшие…), сколько наиболее незащищенных, маргинальных социальных групп. Под прикрытием целей порядка, общественной безопасности и нравственности она практикует социальный каннибализм. Исключение, а совсем не реабилитация — вот функция тюрьмы. И не просто исключение, а — уничтожение. Из интервью Фуко Дж. Саймону, 1974 год: «Тюрьма — это физическое уничтожение людей, и тех, кто в ней умирает, буквально и сразу, и тех, кто из нее выходит, но все же умирает, пусть и не от прямого ее воздействия, поскольку, выйдя из нее, не найдешь ни работы, ни других источников существования, семьи не заведешь. И, переходя из одной тюрьмы в другую, от одного преступления к другому, эти люди в конце концов подвергаются физическому уничтожению». Фундаментальную функцию тюрьмы скрыть нельзя — она создана, чтобы уничтожать. После Фуко бентамовские иллюзии уже невозможны.
Утопия тюрьмы разрушена
Итак, понятно: наивно видеть в тюрьме средство социальной коррекции и воспитания. Но западная идеология тюрьмы сильна еще одной перспективной утопической посылкой. Идеальная тюрьма, та, к которой стремится западное общество, постоянно реформируя институт тюрьмы, должна стать местом, где осуществляется «бестелесное» наказание. Безболезненное, бескровное, стерильное, безопасное для «органической» жизни. Образцовая тюрьма должна лишь «поражать в правах», репрессируя «социальное тело» индивида и не посягая на его жизнь, более того, она должна поражать индивида только в отношении определенных прав (в зависимости от характера совершенного преступления), оставляя за ним признаваемые сегодняшним сообществом фундаментальные социальные права.
Но может ли вообще наказание быть «бестелесным»? Не производящим в большей или меньшей степени выраженные, но в любом случае необратимые изменения… Не сродни ли это утопии бессмертия…
«Каким было бы нетелесное наказание?» Фуко тоже задается этим вопросом. И фактически не находит ответа. Не случайно. Ведь действительно, разве не является «лишение свободы» — это первое, «уравнительное», наказание — предпосылкой не только социальных, но и биологических мутаций? Что мы получим результатом той «принудительной индивидуализации», которую осуществляет тюрьма западного образца? Разве не имеет уже сама пространственная изоляция, физическая и социальная обездвиженность самые трагические последствия для индивида, для личности? Да и на всех ли одинаково сказывается изоляция? И обратимы ли последствия? А быть может, существуют некоторые пределы изоляции, за которыми личностные изменения необратимы? Трудные вопросы. Перспектива ответа, которая здесь маячит, — малооптимистична.
Пространство тюрьмы — это особое, пустотное пространство. Здесь останавливается время и растворяется смысл. Один из современных западных исследователей тюрьмы, Норвал Моррис, приводит свидетельство заключенного (по просьбе Морриса тот производил почасовую запись «событий» тюремной жизни, час за часом, в течение суток). Вот как этот анонимный свидетель выразил суть тюремного обитания: «Прежде чем я начну свой дневник, позвольте, я скажу следующее: если вы ожидаете ставших обычными тюремных историй о беспрерывном насилии, жестокости охраны, групповых изнасилованиях, ежедневных усилиях избежать всего этого, о беспорядках, об опасных приключениях — вы будете разочарованы. Тюремное существование совсем не то, что представляет пресса, телевидение или что показывают в кино. Это вовсе не ежедневная череда угроз, борьбы, заговоров и пускания в ход тюремных заточек — и вместе с тем ты постоянно должен быть настороже, чтобы избегать таких ситуаций и такого поведения, которые могут вызвать насилие. Чувство висящей над тобой опасности всегда с тобой; ты должен быть осторожным в своих движениях, тебе следует скорее „обходить“ других, чем идти против них или „сквозь“ них. Однако, соблюдая осторожность и следуя здравому смыслу, ты можешь быть в достаточной безопасности. Для меня, как и для многих в тюрьме, насилие — не главная проблема; главное — монотонность. Унылое однообразие тюремной жизни, ее праздность и скука — вот что стирает, перемалывает меня. Ничто не имеет значения; несущественно все, кроме того, когда же ты будешь свободен и как заставить пройти время до освобождения. Скука, медлительная скука, иногда прерываемая всплесками страха и гнева, — правит жизнью в тюрьме» (цит. по: «The Oxford History of the Prison». Oxford University Press, 1998, p. 203).
Читать дальше
