Татьяна Алферова - Коломна. Идеальная схема

В понедельник, а следующий день оказался самым настоящим понедельником, пасмурным, ветреным, мелочно злобным к горожанам, Николай поехал в мастерскую довольно поздно. У дверей дворницкой, оббитой белыми оконными наличниками — не иначе, тоже влияние женщины — свернувшись запятой, лежала лайка Мика и угрюмо взирала на мир. Мир, предоставленный этим двором, она не одобряла. Из-за дверей не доносилось ни звука, община отдыхала. Мелкая снежная пыль оседала на черно-белой шкуре собаки и не таяла. Николай поежился, зашел в свой подъезд, дверь с клочками вылезшего из обивки войлока оптимизма не прибавила.

Любы в доме не было, не ее час; для работы поздно, для Любы рано. Нестерпимо хотелось не работать, ни красить, ни окантовывать готовые картинки, ни разбирать полки — ничего этого не хотелось. Николай решил пошататься по каналам и дворам, в такую погоду много не выходишь, руки замерзнут, если делать наброски. Но другие перспективы казались еще хуже. Все казалось хуже.

У Аларчина моста встретил Валю-фотографа, перекинулся с ним парой фраз, разошлись. На подходе к Офицерской улице столкнулся с Ладыкой, книжным графиком, пока шел обратно к Театральной площади, увидел еще трех знакомых. Обитатели художественных мастерских, каких насчитывалось немало в этом районе, дружно выбрали для прогулок самую мерзопакостную погоду, или понедельник был виной, напомнив о несовершенстве мира и вызвав желание сделать еще хуже хотя бы себе, если нельзя другому. На горбатом Ново-Никольском мосту у Никольского собора состоялась малопрогнозируемая встреча с соседом Володей, бледным членом общины. Тот клонился к ограде, повторяя изгибы чугунного морского конька, проживающего на фонаре моста. Бледнее обычного, помятей возможного, Володя пытался прикоснуться лбом к чугунным перилам, уверенно приближался к цели и достиг бы ее, если бы не Николай.

— Какие люди, в какое время! Еще и двенадцати нет, — пушка не стреляла. Не спится? Казенная водка плохо пошла по организму?

Сосед не улыбнулся, жалобно взглянул и опустил глаза. Ресницы у него дрожали, как у гимназистки, под левым глазом переливался фингал нечетких очертаний. Николаю стало неловко: человек болеет, а он с шутками, потому предложил настоящую помощь, чего обычно не делал.

— Поправиться хочешь? Я спонсирую, держи на пиво.

Володя деньги взял охотно, шмыгнул носом, не утираясь, и приступил к рассказу. Не за тем, чтобы выцыганить на другую бутылку, он был порядочным бомжом, а не попрошайкой с вокзала, затем, что ноша воспоминаний оказалась не по узкому Володиному плечику. Они сошли с моста, где ветер особенно зверствовал, припарковались у скамеечки. Володя настолько заблудился в своем горе и стыде, что рассеянно вытащил из кармана недопитую жестянку, обнаружив запасы личного пива, и стал прихлебывать. А стыдиться, как он полагал, было чего. История вполне тянула на античную драму, если б не антураж. Николай вспомнил разговор у себя в мастерской, когда друзья поэты обсуждали его иллюстрации к «Мадам Бовари». Нина, недолюбливавшая Николая по неизвестной причине, заявила, что «Бовари» читать невозможно, к чему и картинки. Вадим хмыкнул, выпил водки, пояснив:

— Как же мне плохо будет завтра.

Кирилл поинтересовался у Нины, старавшейся пристроить отслужившую свое жевательную резинку под сиденьем стула незаметно для хозяина:

— «Анну Каренину» тебе интересно читать?

Нина вздрогнула, застигнутая за неловким занятием, и согласилась, что да, «Анну Каренину» интересно.

Кирилл вытянул перст указующий в сторону подвижного Нининого бюста и укорил оный в предвзятости, ибо считал, что оба романа, мало того, что написаны на одну тему — супружеская измена, но и построены сходно.

Вадим поперхнулся водкой, попросил: — Друг мой, давай не на уровне учебников. Ты уверен, что читал то и другое, если так заявляешь?

Нина перебила: — Мне наплевать, что на какую тему. «Анна Каренина» — это про аристократов с папильонами, а «Бовари» — про мелких разночинцев-буржуа. Конечно, про аристократов интереснее.

Нина не заинтересовалась бы рассказом бомжа, несмотря на страсти. А страсти в дворницкой кипели и пенились, как нагретое пиво.

Новоприбывший Юра, мужчина хоть куда с большими финансами на кармане, полагал, что имеет право на многое, учитывая казенную водку, нарезку и прочие прелести из прорезавшегося рога изобилия. В день прописки держался скромно, как и положено новичку, но прошел второй день, и третий — сколько можно. Иные постояльцы жили в общине не дольше полугода, так что три дня срок немалый. На этот самый третий день душистого запоя глаза Юры привыкли к полутьме дворницкой. В полутьме он разглядел Ольку.