Осуществление такого мрачного прогноза кажется мне маловероятным, но гипотеза о глубинной жажде «мира горнего» (не исключающей возможности его осуществления на Земле), утопичности местного сознания, которая оборачивается невниманием ко всему материальному и частному, сомасштабному человеку, похоже, способна объяснить, например, размах современного строительства, брутальность новых форм. В главах, посвященных архитектурно-скульптурным эволюциям столицы, автор находит и обратную сторону этого «метафизического» влечения — он усматривает отголоски мощной языческой традиции в «идолище Петра», в новых скульптурных памятниках кичевым, «народным» кумирам (Есенину, Высоцкому, Жукову), в пластике Манежной. Действительно, привычка видеть на пьедестале конкретного героя (объект поистине языческого поклонения), оставшаяся в наследство от тоталитарного режима, не позволяет даже представить, что в качестве городской скульптуры могут выступать и нефигуративные образы как, например, во всех столицах цивилизованного мира. Это выпадение из общемирового контекста, обращение культуры вспять и привело к тотальному кичу Глазунова и Церетели, наследнику соцреализма. Но положительной стороной погруженности здешнего культурного сознания скорее в прошлый, а не нынешний век автор называет «наличие… прослойки достаточно образованных и заинтересованных зрителей, не превращенных пока ни в потребителей кича, ни в потребителей элитарного», способных по достоинству оценить актуальное искусство. Именно к этой категории, вероятно, и обращена книга, одной из целей которой является некоторая просветительская работа — экскурсы в историю Москвы, в область современного искусства, многочисленные сравнения его развития на Западе и в России. Впрочем, легкий дидактический оттенок (может, тоже перманентное свойство местной литературы) совершенно растворяется в ироничной интонации текстов, занятном языке книги. И, наоборот, — за узором эффектных метафор часто оказываются простые истины.
С содержанием перекликается и оформление книги: фотографии О. Смирнова, на которых запечатлены ничем не примечательные на первый взгляд фрагменты окружающей действительности, но, взятые в рамку объектива, они вдруг обнажают странные противоречия, несуразности, которые мы уже не замечаем, — статуя Сталина в парке на Крымском валу, на фоне памятника Петру, который как бы дублирует ее контуры, или анахроническое буйство рекламы на мрачных высотках советской поры.
И сама книга напоминает фотопанораму — сборник заявлен как своеобразная зарисовка, попытка «оглядеть постсоветский ландшафт перед его новым затоплением» национальной идеей. Иногда кажется, что автор сам невольно поддается описанной в своих текстах подспудной жажде «горнего мира», увлекшись возможной идеологией будущего — пусть и с отрицательным знаком; но, как бы там ни было, повсеместное копирование «большого стиля» налицо, и даже Триумфальная арка вновь замаячила на горизонте. И если арка тридцатых годов предполагала переход в некоторое мифологическое пространство, то нынешняя будет обожествлять сам момент перехода — «переходный период», не вполне, правда, понятно, от чего, и совсем не ясно, к чему.
Владимир ЮЗБАШЕВ.
Умом Россию понимая
Б. Н. Миронов. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX века). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства
В 2-х томах. Т. 1. 548 стр. Т. 2. 566 стр. СПб., Издательство «Дмитрий Буланин», 1999
Очередной цикл коренного переустройства, настигший Россию на исходе XX столетия, привел к резкому усилению общественной потребности в объективном историческом знании, в трезвом и взвешенном осмыслении нелегких парадоксов российского исторического процесса. Эйфория, связанная с ликвидацией «белых пятен» или «черных дыр», отнюдь не способствовала преодолению методологического кризиса в наших общественных науках. Свобода от идеологии, публикации новых, ранее закрытых, источников никак не гарантировали появления позитивных исследований современного уровня. Поначалу провалы исторического сознания частично компенсировались интенсивным переизданием сочинений корифеев дореволюционной исторической науки. Однако охватывающее общество социальное уныние лишний раз убеждает, что без ясного представления о пройденном страной пути, об уровне социально-политического развития народа и его готовности принять нововведения трудно рассчитывать на понимание обществом проводимых преобразований. Общественная потребность во взвешенном, объективном обобщающем труде, раскрывающем магистральные линии развития российского общества и свойственных ему форм государственности, давно уже очевидна.
Читать дальше