Анна Малышева - Задержи дыхание (сборник)

Понимаете… У нее было то же лицо, как у той, в кафе.

Каждое утро моя мать начинает с того, что отрывает очередной листок с календаря, открывая то арфисток с бриллиантовыми фероньерками на лбу, то японских гетер, готовящихся к состязанию, и те же самые картинки в той же последовательности наблюдает на другом конце города моя невеста. Они обе очень пунктуальны. Мы почти накопили денег на стиральную машину, так что свадьба скоро. Счастлив ли я? Да, почему же нет. Но я кое-что знаю. В этом городе точно есть дверь, которую я никогда не открывал, но за которой мне наверняка не удивятся. И там – тот же иллюстрированный календарь, такая же мебель в гостиной и… Та же невеста. Два по цене одного.

Завтра свадьба, и мне звонит коллега, уточняет время. «Полдень? – кричит он. – Ровно?» Опаздывать ему нельзя, он мой шафер. Я тоже кричу и плохо его слышу, он живет в Западном районе, я – в Восточном. Связь постоянно прерывается, а нам столько всего надо обсудить! И вдруг он замолкает окончательно, и я собираюсь перезвонить, но слышу в трубке два мужских голоса. Один – его. Второй… В этом городе будет когда-нибудь нормальная телефонная связь?! Кто врезался в разговор?!

Было назначено два бракосочетания подряд. Мы – вторые. Стояли в дверях и ждали, пока отзвучит музыка (для нас заказана такая же), разглядывали затылки жениха и невесты. Собственно, ее затылка я не видел, на девушке красовалась пышная фата. А он… Он почему-то сделался мне ненавистен, хотя и головы не повернул. Не знаю почему. Меня выводила из себя его тонкая шея, слишком короткие щетинистые волосы (явно, как и я, стригся накануне), узкие плечи, обтянутые черным пиджаком (таким же, как у меня). Они расписались, музыка смолкла. Какая-то женщина растроганно всхлипывала. Моя мать тоже начала плакать, по моему мнению, рановато.

Пара обернулась. Невеста удовлетворенно улыбалась, жених глядел в одну точку и явно подсчитывал, во что ему обойдется угощение в ресторане. Шафер покрутился рядом с ними, пошептался о чем-то и бросился ко мне. А я-то гадал, куда он делся?

– Ты уж прости! – выдохнул он, теребя белую гвоздику в петлице. – Но один школьный друг попросил быть шафером на свадьбе… И так совпало, что… Но я же успел! Сейчас твоя очередь.

– Это ничего, – ответил я, беря под руку свою невесту. – Это просто два по цене одного.

Когда я ставил подпись, у меня тряслись пальцы. Но не потому, что я так боялся лишиться холостяцкой свободы. Дело в том, что тот, предыдущий жених… Мы с ним встретились взглядами, когда новобрачные выходили из дверей зала, и мне показалось, что жених тоже вздрогнул.

– Замечательный парень! – заливался мой сослуживец, усаживаясь с нами в машину, чтобы ехать в ресторан. – Я вас обязательно познакомлю!

– Не стоит. – Я крутанул вокруг безымянного пальца обручальное кольцо – новенькое, гладкое, безликое. – Мы знакомы.

Я пытаюсь подобрать слова, чтобы рассказать о том, что произошло. И тут же умолкаю. Я боюсь не того, что люди узнают о моем преступлении. Я боюсь… самих слов. Главным образом, произнесенных вслух. Потому что никогда не знаешь, кто именно тебя слушает.

Когда я наконец уговорил жену поехать в гости к моему старому приятелю, на Урал, та собирала вещи с непроницаемым лицом. И потом все время, пока мы ехали на восток в спальном купе, пили красное вино и смотрели в окно на яркие, холодные осенние леса, она молчала. За двое суток жена произнесла всего несколько фраз.

Я на нее не сердился, потому что знал – Елена всей душой против поездки. Мне это было даже приятно, и сразу скажу почему. Вот уже четыре года, как она стала моей женой, но до этого считалась девушкой Петра – того самого человека, к которому мы отправились в гости. Я никогда не спрашивал, любила ли она его. Мне было достаточно знать, что теперь она любит только меня. И наверное, из нас троих одна до сих пор помнит о старых временах. Я все забыл, и Петр тоже. Иначе зачем он нас к себе пригласил? Зачем?

Мы вышли на маленькой станции, не доезжая до города километров сорок. Петр встретил нас на изрядно забрызганном грязью армейском уазике. Он обнял сперва меня, потом Елену. Сразу оговорюсь, что ничуть не ревновал. Я думал, что знаю этого человека. Поверить, что он может любить женщину, было невозможно – не зря же Елена с ним рассталась. Для него существовали только горы. Он ими жил, пропадал в них большую часть года, и в конце концов сам стал похож на выветрившуюся скалу из красного гранита. Твердое, шершавое лицо, пронзительные голубые глаза – как два ледника, рот – зарубка от ледоруба. Грубые, корявые, отмороженные во время какого-то опасного подъема руки. Теплый, потрепанный спортивный костюм, щедро изукрашенный репьями и колючками. И разговоры только о горах.