Юрий Морозов - Если бы я не был русским

— Что ты! — искренне возразил я. — Какая обида, наоборот, я многое понял с тех пор.

— Если ты не против, — сказала она, — я бы хотела, чтобы наша дружба продолжилась. Заходи как-нибудь ко мне. Я почти всё время одна теперь.

— Это нехорошо, — заметил я. — Женщине одиночество нынче не к лицу. Век-то не 18-й. — Я выразился про дружбу и про что-то ещё и обещался зайти непременно.

Ну вот. Всё и утряслось, скажет настойчивый, дочитавший аж до этого самого места читатель. Будет Серафиму и женщина, и книжка, и всё прочее, как у людей. Не знаю, не знаю. Мне что-то очень подозрительно то, что после встречи с Юлией, придя к себе на работу, Серафим не размечтался о будущих свиданиях, как прежде, а деловито принялся ширять лопатой то в уголь, то в топку с физиономией человека, которого ничего, кроме определённой температуры в топке, не интересует. Да так оно и было. Раз только в пламени, вырвавшемся из дверцы, как будто мелькнули две стройные ножки до колен в чёрной узорчатой чешуе. Ножки как-то вдруг вытеснили лыжи (помните, Юлия подвизалась лыжницей). И это было всё, что осталось от Юлии. Немного, не правда ли? Не то что для дружбы, для случайных нецеломудренных отношений и то маловато.

Книга стояла на полке книжного магазина во всей своей безобразной простоте и трогательной беззащитности. Каждый мог взять её и надругаться над ней и каждый мог не взять её и тем самым надругаться тоже. Я взял её в руки и держал с надеждой почувствовать что-нибудь, кроме её веса. Но… Мне вдруг захотелось разделить вес этой книги с кем-нибудь ещё. И я позвонил Лине. Она удивилась моему желанию увидеться с ней. Но согласилась. Отдавая ей книгу, я сказал:

— Здесь есть рассказ «Выбор», он в какой-то мере о нас с тобой. Лина искренне обрадовалась книге и никак не могла поверить, что С. Бредовский чёрными буквами на голубой обложке книги и Серафим Б., стоящий перед ней, одно и то же лицо.

— Я очень, очень рада за тебя, Серафим, — сказала она действительно радостным голосом. — А ты как будто не очень доволен тем, что тебя напечатали?

— Разве? Это только кажется. А как твои дела, как девочка?

— Всё хорошо. Конечно, были и бывают всякие мелкие неурядицы. Ты же знаешь, что мы с мужем не Ромео и Джульетта, но в общем живём нормально. Девочке нужен отец, и он у неё какой-никакой, но есть.

— Ну что ж, я тоже за тебя очень, очень рад. У нас с тобой, наверное, так хорошо бы не получилось. Ты сама знаешь, что отец из меня совсем никакой.

Я проговорил эти сомнительного свойства слова, вероятно, из смущения. Мне казалось, что Лина как женщина, которую я любил, далека от меня, но не так непостижимо далека, как дали понять её простодушные слова о том, что всё нормально и с нелюбимым мужем ей хорошо, и девочке пусть будет отцом кто угодно, хоть первый встречный, только бы носил табличку «отец»… Неужели это и есть житейская мудрость. Но тогда был мудр и Иуда Искариот. Мудры женщины, продающие свои тела первым встречным. К несчастию, они не заручаются чем-то большим, чем серебреники или те, ещё более жалкие гроши, что платятся за фальшивую любовь в подворотне. Вот если бы Иуда взял, пусть даже только деньги, но 30000 серебреников, а проститутки брали хотя бы половину этих 30 тысяч за визит, кто осуждал бы их? Никто. Им бы завидовали и преклонялись перед ними. Это и есть житейская мудрость. Делай, что делаешь и будешь делать, только бери высокий процент. На прощанье она сказала мне:

— Я о тебе часто вспоминала последнее время. Как-то по-дурацки мы разошлись. Ты теперь писатель, а у меня дочь… — и она замолчала. Но я всё понял. Я уже не просто голодранец, а голодранец-писатель, это уже кое-что, и она уже не просто гулящая жена, но мать.

— Давай как-нибудь встретимся по-старому. Ты не против? — спросила она.

А как думают уважаемые и презираемые, но от этого не менее полезные (я имею в виду проблему сбыта своей книгопродукции) читатели? Против мой герой или нет? Учтите, у него теперь есть выбор. Предлагалась, как вы помните, одна бывшая лыжница. Теперь поступило предложение от совершенно порядочной, хорошо ухоженной семейной женщины, что для некоторых любителей разнообразных ощущений представляет тоже огромный интерес. Я бы на месте Серафима отдал должное и той и другой. Можно завести ещё и третью, например, из кришнаиток. Была бы, так сказать, услада для тела и для души. И что бы за жизнь пошла! Вижу, согласны со мной многие, очень многие. Да почти что все. Браво. Я верю в русский народ. Его ждёт библейское будущее.