Эдуард Тополь - Настоящая любовь или Жизнь как роман

Нет, он пойдет на помощь югославским морякам, начнет их спасение и лишь затем сообщит об этом в пароходство — поставит начальство перед фактом…

Но когда в кромешной темноте среди пенных гребней многотонных волн и гудящего ветра они увидели сполохи огня над пляшущим в океане судном, радист этого судна уже не отвечал на их запросы. Рация «Требинье» молчала, на палубе и на капитанском мостике не было видно никаких признаков жизни. И по тому, как швыряли ветер и волны это судно, было понятно, что никто не стоит там у руля. Умерли они там? Отравились дымом? Черт возьми, но ведь один-два человека должны были остаться в живых и отвечать на гудки и сигналы прожектора хотя бы миганием электрического фонарика!

Нет, «Требинье» не отвечал, лишь вспышки огня вырывались из люка его грузового трюма. Ветер срывал эти языки огня, не давая им переброситься на жилые надстройки, уносил в море и тем самым спасал судно от тотального пожара. Но вслед за унесенными языками огня из люка вырывались новые и новые…

Дважды в ту ночь матросы «Мытищ», рискуя жизнью, спускались в пляшущий на волнах мотобот и пытались пристать к неуправляемому югославскому судну. Обе попытки были безуспешными — штормовой ветер не давал возможности приблизиться к «Требинье» и грозил в любую минуту расплющить смельчаков о борт югославского судна. Кичин всю ночь кружил вокруг безмолвно горящего «Требинье», не понимая, почему молчит его рация и что случилось с его командой. Лишь на рассвете, когда аварийная команда под командованием его старшего помощника Мирошникова отплыла к «Требинье» в третий раз, радист принес на капитанский мостик короткую радиограмму. Капитан какого-то индонезийского судна сообщал русскому капитану, что снял команду «Требинье» за три часа до прихода «Мытищ».

Даже получив это сообщение, Кичин не остановил свою спасательную команду. Проверить, не остался ли кто-нибудь на брошенном судне, не забыли ли кого-нибудь в спешке бегства — тоже закон моря.

Но на «Требинье» не было ни одной живой души.

Мирошников сообщил Кичину по рации:

— Осмотрели все судно. Нигде ни души. Горит только один трюм. Остальные трюмы в порядке. И вообще все судно в порядке, непонятно, почему они его бросили. Прием.

— А что горит в трюме? Прием, — сказал в рацию Кичин.

— А черт его знает! К нему подойти невозможно. Палуба накалена, как жаровня. Какие указания? Прием.

— Проверь машинное отделение. Может ли пожар прожечь стенку трюма и проникнуть в машинное отделение?..

Пока Мирошников и другие спасатели выполняли его приказание, Кичин приказал радисту вызвать индонезийское судно, которое подобрало команду «Требинье». Еще через десять минут капитан «Требинье» подтвердил по рации то, что Кичин только что предположил в разговоре с Мирошниковым: стенки горящего трюма граничат с моторным отсеком. Больше того, капитан «Требинье» объяснил, почему он бросил судно, не пытаясь погасить пожар. Потому что в трюме горит не что иное, как хлопок, тонны спрессованного в тюки хлопка. Только моряки и специалисты-пожарники знают, что погасить горящий хлопок абсолютно невозможно. Хлопок, даже прессованный, содержит в себе микропузырьки воздуха, и они-то и поддерживают огонь, какими бы противопожарными средствами вы ни пользовались. Таким образом, Мирошников оказался прав, назвав этот горящий трюм «жаровней». Тонны хлопка в чреве этого трюма как бы втягивали огонь в себя, всасывали в глубь судна раскаленное тление, и весь трюм представлял собой теперь единый ком тлеющего огня, единую уголёшку. Рано или поздно жар этого огня расплавит стальную переборку трюма, и огонь, уже ничем не сдерживаемый, рванется в машинное отделение. Эта минута будет минутой гибели «Требинье»…

Утром, с появлением солнца, вся команда «Мытищ» высыпала на палубу, несмотря на жестокий шторм. Они смотрели на красивое, мощное югославское судно, кренящееся в разные стороны, как теряющий силы больной. Теплоход «Требинье» — новенький, западной постройки сухогруз, — даже брошенный командой, держался на плаву, что говорило о его желании жить, плавать! Для них, моряков, любое судно — одушевленное существо. А разве мы с вами не разговариваем порой, как будто с живым существом, со своим автомобилем, домом, катером?..

Но красавец «Требинье» был обречен на гибель — в его теле сидела раковая опухоль огня.

Я не должен рассказывать вам о том, что любой нормальный человек не может смотреть равнодушно на гибель другого живого существа. Тем более если это существо молодо, красиво…