Мирон Изаксон - Жены Натана

Теперь Натан смотрит на меня и Ярона, и, кажется мне, на него даже больше. Генри приносит нам сладости. Ярон смотрит на них, но пока к ним не прикасается. «Не беспокойтесь, не тревожьтесь, – шепчет Генри. – У Натана нет никаких плохих намерений», Натан смотрит на него, явно волнуясь. Быть может, услышал то, что Генри шептал. «Всегда я хотел быть в чем-то одном лучшим в мире, – громко объясняет нам Натан. – Неважно, в чем. Хорошим пианистом, хорошим оперным певцом, даже хорошим лингвистом. Но мне мешали, да и я сам себе мешал. Поэтому я готовил себя в последние годы к чему-то иному: я добьюсь своего и сумею купить эту рукопись, лучшую из всех, которые существуют. Вы понимаете, что это – король в плену? Вы понимаете, что это война, длящаяся без короля, который находится в плену у мощного врага. Это подобно глухому, который слушает музыку, государству, возникшему без территории, подобно мне, который потерял большую часть своих богатств».

Он извлекает прейскурант цен, поясняя, что речь идет о секретных деталях. Немногие с ними знакомы: несколько исследователей, несколько лидеров. Требует от нас подписать бумагу о сохранении секретности, взвешивает, стоит ли ему просить подпись у Генри, несмотря на то, что уже раз подписал. Начинает громко читать условия сотрудничества, переводя нам каждое слово. Он отлично владеет английским языком, хотя говорит со странным акцентом. Я начинаю чувствовать напряжение. Вижу, что тут ожидают от меня чего-то необычного, не верил, что дойду до этого. Ярон просит представить ему факты, а не комментарии. Натан доволен его подходом. Генри сообщает, что звонит Дана, но Натан просит сказать ей, что не может сейчас говорить. Переходит от параграфа к параграфу в документе о сотрудничестве, и каждый раз проверяет в разных энциклопедиях и книгах данные. Выясняется, что он занимался покупкой множества книг по истории Франции, войнам ее с Англией, вообще по средним векам, поисками рукописей. Генри бегает и приносит данные. Натан включает компьютер последней модели и связывается с центральными библиотеками Европы.

«Ну, что, Меир, вернулись к совместной работе? – говорит мне Натан с явно радостной улыбкой. – Тут у меня точный распорядок работ, написано, когда перерыв для еды, сколько часов сна достаточно для нас, два кошерных ресторана, которые будут присылать нам еду на дом. Если Ярон захочет, можно организовать, чтобы они с Генри пошли на несколько часов – посмотреть хороший футбол».

Мне все еще непонятно, зачем я здесь нужен Натану. Не для собирания исторических фактов, не для лингвистических исследований, не для развлечений. Во всех этих областях он превосходит меня. «Завтра не забудьте отменить гостиницу, просто жаль наших денег. Есть у нас тут два удобных дивана. Мы сможем советоваться и работать в течение ночи, и я очень жду от вас новых идей».

Теперь он переходит к чтению более личных параграфов: кому разрешено участвовать в аукционе по покупке старинных рукописей, и какие данные необходимы для участия в нем. Я чувствую сильнейшее напряжение, и почти уверен, что моя болезнь может вернуться. Натан продолжает читать: «Каждый участвующий в торге должен доказать семейную верность. Предпочтение будет отдано семейным, имеющим детей. Желательны рекомендации мужа и жены. Связь с детьми – обязательна». Он читает, возвращаясь к началу текста, тихо, затем громко, почти крича. «Чего они хотят, – кричит он. – Это что, их дело?» Встает, сильно потеет. Генри торопится принести ему воду с лимоном, как Натан любит. Он успокаивается довольно быстро, смотрит на меня в упор. Я пугаюсь. «Теперь тебе ясно, что я хочу от тебя. Почему-то такой странный человек, как ты, подходит к их требованиям. Это же везение, что ты у меня есть. Ничего не важно, лишь мой успех. Мы подготовим тебя в наилучшей форме. Учтем каждую мелочь».

Ярон приближается к нам. Не знает, сердиться ли, радоваться. Просит прейскурант, чтобы самому ознакомиться с участием в аукционе. Впервые за мое пребывание в Лондоне я замечаю еще изменение в облике Натана. Он абсолютно облысел, остались лишь клочки черных волос по сторонам головы. Он сейчас намного больше похож на отца, только телом огромней.

Генри приносит счета, но Натан впадает в гнев.

«Сейчас не время. Мы еще не подошли вопросу денег. Мы еще не приняты к участию в аукционе, а ты уже приносишь счета на оплату». Генри смотрит на Натана, начинает что-то бормотать, но замолкает и усаживается рядом с нами в одно из кресел, основательно и даже упрямо. «Теперь ты вник в мой план? – спрашивает меня Натан. – Я давал тебе жить в моей квартире и платил тебе зарплату, несмотря на то, что ты не приносил мне никакой пользы, ибо знал, что однажды мне понадобится такой человек, как ты, который сможет действовать в тяжелых и необычных условиях. Человек, который не менял женщин и точно знает, кто его сын, а кто не его, человек, который спал с одной женщиной всю свою жизнь. Если они тебя будут просить рассказать о твоей жизни, об изречениях, которые ты знаешь, о пище, которую ты ешь – всё это мне очень и очень поможет. За все остальные приготовления отвечаю я, за практическую и финансовую сторону дела. Я купил за значительную часть моих денег то самое расписанное зеркало, которое вы видели. Оно дороже всего, что вы только можете себе представить. Я уверен, что оно сохранит высокую цену до дня, когда я смогу поменять его на старинный манускрипт короля Франции».