Александр Казарновский - Четыре крыла Земли

В этот момент медвежья лапа опустилась ему на плечо. Он обернулся. Перед ним стоял здоровый мужик. Причем «мужик» во всех смыслах – словно сошедший со страниц Толстого. Несмотря на ярко выраженные семитские черты, в этом гиганте было нечто неистребимо русское. И действительно – через секунду последовало басом с крутыми русскими согласными, с открытыми нараспашку передними гласными:

– И тебе не стыдно?

– Что стыдно?

– Ничего.

Русский вытащил сигарету, отвернулся и закурил.

Первый поток советской алии{Иммиграция в Израиль.}, поток семидесятых, уже растекался русскоречивыми ручейками по Израилю, и Давид не в первый раз встретился с нервозной манерой русских репатриантов чуть что – сразу хвататься за сигарету. Но сейчас его заинтересовало, с чего это вдруг к нему прицепился малознакомый здоровяк, который и живет-то в Кирьят-Арбе без году неделю. Кстати, как зовут этого амбала?

При этом Давид почему-то даже не удивился тому, что его, религиозного еврея, другой религиозный еврей прерывает во время молитвы – вещь неслыханная.

Пока русский курил, Давид заново прочел подпорченную молитву, а затем спокойно спросил:

– Так почему мне должно быть стыдно?

– Здесь, среди дерьма, молиться? – отвечал гигант вопросом на вопрос. – Целовать землю, в которой лежат наши предки, это, конечно, хорошо. Только неплохо бы ее сначала отмыть!

Он помолчал и продолжил:

– Говорят, у тебя родители здесь похоронены...

– Говорят, – настороженно согласился Давид.

– Погром?

– Погром, – кивнул Давид.

– И ты считаешь такое состояние кладбища нормальным? – он повел рукой, как танцовщица в кокошнике, исполнявшая русские танцы, обожаемые в прежние времена палестинскими евреями. Давид видел ее в Иерусалиме на каком-то концерте, куда он случайно попал подростком.

– А что же делать? – немножко растерянно пробормотал Давид.

– А ты не знаешь, да? – удивился незнакомец. – Тогда я открою тебе глаза. Надо срубить виноградники, выкорчевать деревья, снести shit-house (почему-то россиянин со смаком произнес это слово по-английски) и загон для овец, восстановить все до одного надгробья, построить каменную ограду.

– Да ведь мы пытались... – в собеседнике чувствовалась такая мощь, что Давид волей-неволей говорил, будто оправдываясь. – Губернатор не дает разрешения.

– Ах, вот оно что, – «прозрел» «русский». – Тогда другое дело! Тогда извини. Я, видишь ли, не знал, что тебя устраивает такое положение, при котором с...ть на могилу твоих отца с матерью можно, а вот чистить ее – sorry!

Он зажег было еще одну сигарету (предыдущую высосал в несколько затяжек), но, очевидно, это показалось ему недостаточно ярким выражением презрения. Поэтому щелчком он сбил огонь, сунул руки в карманы, отвернулся и начал демонстративно насвистывать сороковую симфонию Моцарта. Даже сделал насколько шагов в сторону, будто собрался уйти. Давид с интересом наблюдал за ним, гадая, куда крутанет маршрут этой странной беседы. И действительно, «русский»... вспомнил, вспомнил Давид, как зовут его! Элиэзер! Да, да! Элиэзер! – так вот Элиэзер вдруг остановился, будто раздумал уходить, и, повернувшись к Давиду, спросил:

– Между прочим, когда вы в «Парке» жили среди арабов с их трепетным к вам отношением, а гуманные власти не позволяли вам обзавестись оружием, вы что, послушно ждали, что будет раньше – разрешение на оружие или?.. – он провел большим пальцем по горлу. – А может, все-таки сами обзавелись, явочным, так сказать, порядком?

«А он неплохо подготовился к этой встрече, – подумал Давид, одновременно вспоминая, как руководитель поселенческого движения «Гуш Эмуним» обратился к одному из тогдашних министров с просьбой добиться разрешение на оружие для группы рава Левенштейна в Хевроне, и министр, понизив голос, спросил: «А никак нельзя без разрешения?»

«Интересно все-таки, что ему от меня нужно?»

– Понятно, – подытожил Элиэзер, услышав в ответ молчание. – Но как бы то ни было, ясно– когда надо нам, мы ого-го! А мама с папой подождут!

Не стерпев такого, уже откровенного, хамства, Давид, аки Магомет, двинулся к этой горе с самыми зверскими намерениями. Элиэзер только этого и ждал. С проворством, неожиданным для трехсот фунтов мяса, он подскочил к оторопевшему Давиду, не дожидаясь удара в челюсть, схватил его за грудки и прямо в лицо жарко зашептал:

– Слушай, у нас здесь создана группа по превращению Хеврона в нормальное место, где могут жить евреи! Точки приложения наших сил – Пещера Махпела, еврейское кладбище, бывшая синагога Авраама-авину, шедевр пятнадцатого века, ныне общественный туалет. Возглавляет группу репатриант из России профессор Бен-Цион Т. Понимаешь, многие вроде тебя млеют перед законом. Арабы его обходят, закон этот, даже, я бы сказал, обегают, военные власти на него плюют, полиция крутит им, как хочет, у губернатора Блоха любимая поговорка «хок – мок».