— Ты видела его последний фильм?
— Он замечательный. Великолепный. Такой только Фрэнк мог снять. В нем чувствуется его напор. Знаешь его манеру вклинивать повсюду короткие эффектные штучки. Мне страшно понравилось.
— Это было как раз когда мы закруглялись с семейной жизнью.
— Я ходила в молельный дом на Ронсевале. Пешком. Сколько там миль?
— Это за Батхерстом.
— За Дюфференом.
— Пошла в кино. А я что делал?
— Так приятно было отправиться в кино одной. Понимаешь?
— А я, наверное, смотрел телевизор. Какая трагическая разница.
— Ты работал над своим списком, — сказала она.
— Над твоим списком.
— Я никогда не подытоживала в уме твои так называемые пороки. Это была твоя игра.
— Верно, верно. Должно быть, я тогда совсем расклеился смотреть телевизор! А ты шагала мимо Дюфферена в своих сапогах и меховой куртке, точно какая-нибудь лесбиянка из тех, которыми нынче пугают детей.
— Спасибо.
— Отправилась на фильм.
— Так приятно было пройтись.
— И ведь не на какой попало.
— Помнишь, как мы ругались у машины?
— Белка в подвале. Единственное дерево, которое краснело по осени.
— Как странно — ностальгия по концу брака!
Я увидел его прежде, чем услышал: Оуэн Брейдмас (его силуэт) тихо поднимался по лестнице, высоко задирая колени, осторожный, неуклюжий; за ним ползло пятно, высвеченное его фонариком.
— Почему вы сидите в темноте?
— А зачем вы светите назад? — сказал я.
Мы произнесли свои реплики почти одновременно.
— Правда? Я не заметил. Дорогу-то знаю уже наизусть.
— А мы в темноте расчувствовались.
Кэтрин принесла стакан, я налил вина. Он выключил фонарик и растянулся на стуле.
Неспешный вдумчивый голос.
— Я вдруг сообразил, в чем секрет. Несколько месяцев гадал, что такое есть в моем отношении к этому месту, чего я не могу уловить. Во всем какой-то глубокий смысл. Форма скал, ветер. Горы на фоне неба. Эта прозрачная ясность перед закатом — прямо сердце разрывается. — Смешок. — Потом догадался. Все эти вещи я как будто бы помню. Но откуда я могу их помнить? Да, я бывал в Греции прежде, но никогда — в таком уединенном уголке, среди именно таких холмов, такой игры цвета и тишины. С тех самых пор, как попал сюда, я вспоминаю. Все вроде бы знакомо… хотя нет, я не совсем точно выражаюсь. Порой случается, что ты делаешь какую-нибудь простейшую вещь и это производит на тебя совершенно неожиданное впечатление, которое ты будто уже когда-то испытывал, но давным-давно забыл. Ешь, например, смокву, и в этой смокве есть что-то высшее. Первая смоква. Прототип. Родоначальница смокв. — У него снова вырвался смешок. — Я чувствую, что уже знал когда-то особенную чистоту здешнего воздуха и воды, забирался в горы по тем же каменистым тропкам. Жутковатое ощущение. Метемпсихоз. Вот что я чувствовал с самого приезда, но до сих пор не отдавал себе в этом отчета.
— Абсолютное чувствуешь сплошь и рядом, — сказал я. — Голые холмы, человеческая фигура вдалеке.
— Да, и кажется, что ты это уже переживал в прошлом. Если как следует поразмыслить над словом «метемпсихоз», в нем обнаружишь не только «переселение души», но и индоевропейский корень «дышать». По-моему, это правильно. Мы словно вдыхаем то же самое. Подобные переживания глубже, чем то, что улавливают наши органы чувств. Дух, душа. Эти ощущения как-то связаны с самопознанием. Я думаю, их испытываешь только в определенных местах. Может быть, наш остров — мое место. Да, Греция полна этого мистического абсолюта. Но, может быть, надо попутешествовать, чтобы отыскать в нем себя.
— Это ведь индусская идея, — сказала Кэтрин. — Метемпсихоз. Или нет?
— Слово греческое, — ответил он. — Взгляните вверх, вселенная — чистая вероятность. Джеймс говорил, что слова витают в воздухе. Возможно, вместе с ними витают также и идеи, чувства, воспоминания. Не посещают ли нас воспоминания других людей? Если судить по законам физики, прошлое и будущее неотличимы. Мы всегда находимся в контакте. Хаотическое взаимодействие. Узор повторяется. Миры, скопления звезд, может быть, даже воспоминания.
— Включите свет, — сказал я.
Очередной смешок.
— У меня начинается слабоумие? Почему бы и нет. Возраст позволяет.
— Насчет слабоумия — это у всех. Но лучше бы вам не уходить так далеко от смокв. Про них мне было понятно.
Оуэн редко защищал свои выводы или точку зрения. При малейших признаках несогласия он поспешно капитулировал. Кэтрин, конечно, знала об этом и тут же заботливо сменила тему, всегда готовая охранять его душевное равновесие.
Читать дальше