— Вы видели их и говорили с ними.
— Это мое мнение. Я могу ошибаться. Мы все можем ошибаться.
Я представлял, как окажусь вскоре в стенах своего гостиничного номера. Буду стоять у кровати в пижаме. Надевая пижаму, я всегда чувствовал себя по-дурацки. Гостиница называлась «Курос» — так же как поселок, остров и катер, который обеспечивал сообщение с островом. Один узелок. В самом путешествии уже есть привкус цели. Микро-Камини, где нашли старика, означает «маленькая печь или очаг». Выясняя такие вещи, я всегда испытывал прилив детской гордости, даже если поводом для моих изысканий был труп человека. Первым греческим текстом, который я перевел, был лозунг на стене в центре Афин. Смерть фашистам. Однажды, вооружившись словарем и учебником грамматики, я битый час разбирал инструкцию на коробке с овсянкой. Потом Дик и Дот подсказали мне, где покупать крупу с инструкциями на разных языках.
— По ночам у меня возникает странное чувство, — сказал Оуэн. — Мир перестает быть дискретным. В темноте все дневные обособленности и различия стушевываются. Ночью все непрерывно.
— Неважно, правду мы говорим или лжем, — сказала Кэгрин.
— Совершенно верно, блестяще.
Стою у кровати в пижаме. Кэтрин читает. Сколько было таких вечеров, когда мы, утомленные плотными дневными часами и не настроенные ни говорить, ни любить, переживали вместе этот момент, не отдавая себе отчета в его значимости. Это казалось чистой обыденщиной: снова пора ложиться спать, ее голова на подушке в свете пятидесятиваттной лампочки, однако эти мелочи — муж стоит, переворачиваются страницы, — эти детали, которые повторялись почти ежедневно, стали обретать некую мистическую силу. И вот я вновь стою у кровати в пижаме, возрождая в памяти ту ситуацию. Воспоминание о ней не существовало независимо. Оно приходило, только когда она повторялась. Я думаю, своей мистической наполненностью она и была обязана тому факту, что действие и воспоминание сливались в ней воедино. Подробность автобиографии, кусочек орнамента. Момент, отсылающий к себе самому в прошлом и в то же время указывающий вперед. Вот я. Скрытый намек на мою грядущую смерть. Эти минуты были единственными в моей семейной жизни, когда я чувствовал себя старым — показательно старым, этакой вехой, — стоя в пижаме слегка не по размеру, чуть комичный, переживая те же мгновения предыдущего вечера: Кэтрин читает в постели, в стакане рядом на палец греческого коньяка, и завтра все это повторится. Я умру один. Геологически старый. Превращусь в древнее отложение, представитель палеозоя.
Кто ведает, что это значит? Сила момента была в том, чего я не знал о нем, стоя там на подхвате ночного отлива, в незримой паутине бренности, опутывающей нас обоих, в свободной одежде, готовый отойти ко сну.
Живя один, я никогда не чувствовал ничего подобного. Видимо, взаимопроникновение времен как-то зависело от женщины в постели. А может быть, в моих днях и ночах просто стало меньше рутины. Переезды, гостиницы. Слишком часто менялось окружение.
— Что-то рано он ушел. Непохоже на Оуэна.
— Может, скоро мы и вовсе без него останемся, — сказала она. — Приезжал руководитель университетской программы. После совещания с ССХ [12] ССХ — Служба сельского хозяйства (полностью: Служба стабилизации сельского хозяйства и охраны земельных ресурсов).
в Афинах. Они пересматривают проект. Но в конце концов это может оказаться к лучшему. Возможно, следующей весной начнем уже в апреле. Самое позднее, в мае. Такие слухи.
— С Оуэном?
— С ним или без. Скорее, последнее. Никто не знает, какие у него планы. Слабая организация — вот из-за чего у нас все проблемы.
— У всех, кроме тебя.
— Пожалуй. Мне это как раз на руку. И Оуэн уверен, что на следующий год мне удастся приехать. Ну вот. По крайней мере, теперь примерно ясно, как обстоят дела. Ты же хотел знать.
Как легко было сидеть вместе и планировать нашу жизнь на основе сезонов и авиарейсов. Нас распирали идеи: мы научились видеть в потерпевшем крушение браке повод для дерзких начинаний и личных инициатив. Особенную сноровку проявляла Кэтрин. Она любила атаковать проблемы и заставлять их работать на нее. Мы обсуждали ее проекты, видя в них не только расстояния и разлуку, но и возможность эксплуатировать эти два фактора. Отцы — пионеры небес. Я вспомнил, как Дэвид Келлер летит в Нью-Йорк, чтобы съесть со своими детьми по банановому сплиту в гостиничном номере. Потом обратно за море, к свету и утешению, к Линдзи, загорающей с голой грудью на террасе их дома.
Читать дальше