Клэр Морралл - Изумительное буйство цвета

Потом я все вспоминаю и снова плачу. Слезами, которые никак не хотят остановиться.

Приходит Джеймс и помогает мне управляться с едой. Он все нарезает, расправляется с пищей при помощи ножа и вилки до тех пор, пока не превращает ее в идеальные порции подходящего размера. Я открываю рот, и он засовывает вилку. Сначала он опробовал ложку, но с ней получилось не очень удачно. Мы решили, что ложки не такое уж умное изобретение, ими практически невозможно достать пищу из любой выемки. Теперь мы пользуемся вилками. Я жую, глотаю и жду следующей порции, как ребенок лет трех. Я все думаю, не из-за этого ли Джеймс остается со мной, терпит меня. Он видит во мне ребенка. И чувствует, что он мне нужен. А может, он кормит ребенка, которого у нас никогда не будет.

— А что, если нам взять ребенка? — заявляет он как-то на днях, заявляет открыто, не боясь меня расстроить. Он готовился к этому вопросу минут тридцать.

Меня удивляет, что он все как следует не продумал.

— А разве нам разрешат? — говорю я. — После всего, что произошло.

Он не отвечает.

Да, это был Мартин. Мне кажется, что я всегда знала, что это был Мартин, который хотел походить на Самсона или Портоса из «Человека в железной маске», такого же несгибаемого, как скала, удерживающего рушащееся здание, чтобы все смогли спастись, и во время этого погибающего. А ему не удалось нас спасти. В его попытке не было необходимости, так как пожарная бригада была уже за углом. Первым нас пробовал спасти Джеймс, но Мартин столкнул его со ступеней и пошел сам.

Мне нравится тихая, монотонная больничная жизнь. Ее скука мне приятна: хорошо весь день лежать в кровати и ни о чем не думать. Боль требует внимания. Но они не позволяют мне на ней сконцентрироваться. Каждые два часа я должна обходить палату. Это не такое уж большое расстояние, но для меня оно измеряется миль в двадцать; через каждые четыре шага я вынуждена останавливаться, потому что мне нечем дышать. Говорят, что с легкими у меня все в порядке, что я перестаю дышать из-за боли. Разве я перестаю дышать? Не могу себя поймать на этом. Приносят завтрак, утренний кофе, обед, чай, ужин, успокаивающий напиток на ночь. Плата за напиток — беседа. Со мной разговаривают, и я должна отвечать.

Всегда во время еды, за исключением завтрака, приходит Джеймс. Он кормит меня, читает мне. Он пользуется такси, поэтому работа его дома продолжается. Мы читаем хроники Нарнии. Мы уже дошли до «Принца Каспиана», и мне нравятся руины, чувство ностальгии и утраты, ребяческого возвращения в мир, который продолжал существовать без тебя. Я могла бы быть там, думаю я. Все ушли дальше, пока я все стояла неподвижно. А может, даже скользила назад.

Иногда Джеймс просто сидит со мной, а я оплакиваю Мартина. Джеймс ничего не говорит, но я думаю, он тоже его оплакивает, только как-то по-своему тихо.

Доктор Кросс заходила ко мне ненадолго после пожара. Однажды я открыла глаза и обнаружила, что она сидит около меня, спокойная, как всегда, терпеливая.

— Привет, — сказала она, когда увидела, что я на нее смотрю. — Вот ты и проснулась.

Я улыбнулась. На это я еще способна: ожоги не доходят до самого рта.

— Как ты себя чувствуешь?

— Все нормально. Я не знаю. Все болит.

Впрочем, я не буду особенно обезображена. Самая большая проблема с руками, но врачи думают, что они будут действовать после нескольких операций по пересадке кожи с бедер. Во всяком случае, я смогу пользоваться текстовым редактором, как сказал мне один из врачей, которые загадочным образом появлялись и исчезали. Спина заживет без хирургического вмешательства, но им, возможно, еще придется много поработать с моей шеей сбоку, под волосами. На самом деле, не так уж плохо. Могло быть гораздо хуже.

Мы не особенно много разговаривали с доктором Кросс. Я никак не могла придумать, о чем говорить. Но мы сидели вместе, и я чувствовала, как в меня проникало ее тепло. Перед тем как уйти, она сказала, что одна женщина из больницы будет регулярно меня навещать.

— Думаю, она тебе понравится, — сказала она.

— Вы мне нравитесь, — сказала я.

— У нее больше времени.

Мне бы хотелось, чтобы она осталась, но я понимаю, что она очень занята.

— Приходи ко мне, когда вернешься домой, — сказала она.

Я так и буду всегда любить ее, потому что не любить ее невозможно.

Готовность Мартина спасти нас вызывает во мне неадекватную реакцию. Как ужасная ошибка, которую не стоило совершать ради моего спасения.

Думаю обо всех тех людях, которые больше никогда не увидят Мартина. Никогда не узнают, какой замечательный он был, никогда не увидят той простой доброты, которая делала его необыкновенным.