Виктор Пелевин - Ампир «В»

Ослепленный этим великолепием, я замешкался в дверях. Гера тоже остановилась.

– Входите, – повторил Ваал Петрович. – У нас не так много времени.

Мы вошли в зал. В нем не было никакой обстановки, кроме пяти больших кресел, полукругом стоящих у камина в стене. Кресла были высокотехнологичного военно-космического вида, с сервоприводами, держателями, полушлемами и множеством сложных сочленений. Рядом был плоский пульт управления, поднятый над полом на стальной ножке. В камине горел огонь, что показалось мне странным, поскольку одновременно работал кондиционер. У огня хлопотали два халдея в золотых масках.

– Интересно, – сказал я, – здесь у вас совсем как у Энлиля Маратовича. У него тоже круглый зал, тоже камин в стене и кресла. Только там, конечно, все скромнее.

– Ничего удивительного, – ответил Ваал Петрович. – Все помещения, служащие одной функции, имеют между собой нечто общее. Как все скрипки имеют одинаковую форму. Присаживайтесь.

Он жестом велел халдеям удалиться. Один из них задержался, чтобы насыпать в камин углей из бумажного пакета с надписью «BBQ Charcoal».

– Во время красной церемонии, – пояснил Ваал Петрович, – принято жечь ассигнации. Это не имеет никакого практического смысла, просто одна из наших национальных традиций, отраженных в фольклоре. Мы не стеснены в средствах. Но жечь все-таки предпочитаем старые купюры с Гознака – из уважения к человеческому труду…

Он поглядел на часы.

– А сейчас мне надо переодеться. Пожалуйста, ничего пока не трогайте.

Согрев нас ободряющей улыбкой, Ваал Петрович вышел вслед за халдеями.

– Странные кресла, – сказала Гера. – Как зубоврачебные.

Мне они казались больше похожими на декорацию для съемок космической одиссеи.

– Да, странные, – согласился я. – Особенно этот нагрудник.

На каждом кресле было приспособление, как в фильмах про звездную пехоту – такие штуки опускались на грудь космонавтам, чтобы удерживать их на месте при посадке и взлете.

– Это для того, чтобы мы не свалились на пол, если начнем биться в конвульсиях, – предположил я.

– Наверно, – согласилась Гера.

– Тебе не страшно?

Она отрицательно помотала головой.

– Митра сказал, это очень приятное переживание. Сначала будет чуть больно, а потом…

– Ты можешь больше не говорить мне про Митру?

– Хорошо, – ответила Гера. – Тогда давай помолчим.

До возвращения Ваала Петровича мы больше не разговаривали – я с преувеличенным интересом разглядывал картины на стенах, а она сидела на краю кресла, глядя в пол.

Когда Ваал Петрович вошел в зал, я не узнал его. Он успел переодеться в длинную робу из темно-красного шелка, а в руке держал инкассаторский саквояж. Я вспомнил, где видел такую же робу.

– Ваал Петрович, вы были в кабинете у Энлиля Маратовича?

Ваал Петрович подошел к камину и положил саквояж на пол возле решетки.

– Неоднократно, – ответил он.

– Там картина на стене, – продолжал я. – Какие-то странные люди в цилиндрах сидят у огня. Привязанные к креслам. А во рту у них что-то вроде кляпов. И рядом стоит человек в красной робе, вот прямо как на вас. Это и есть красная церемония?

– Да, – сказал Ваал Петрович. – Точнее, так она выглядела лет двести назад. Тогда она была сопряжена с серьезным риском для здоровья. Но сейчас это совершенно безопасная процедура.

– А как они глотали баблос? Я имею в виду те, кто на картине. У них же во рту кляпы.

– Это не кляпы, – ответил Ваал Петрович, подходя к пульту управления. – Это специальные приспособления, на которые крепилась капсула с баблосом, сделанная из рыбьего пузыря. Одновременно они защищали от травм язык и губы. Сейчас мы пользуемся совсем другой технологией.

Он нажал кнопку на пульте, и нагрудники с жужжанием поднялись над креслами.

– Можете садиться.

Я сел в крайнее кресло. Гера устроилась через два кресла от меня.

– Приступим, – сказал я. – Мы готовы.

Ваал Петрович посмотрел на меня с неодобрением.

– А вот легкомыслия не люблю. Откуда ты знаешь, готовы вы или нет, если тебе даже неизвестно, что сейчас произойдет?

Я пожал плечами.

– Тогда объясните.

– Слушайте очень внимательно, – сказал Ваал Петрович. – Поскольку я знаю, какой ерундой забиты ваши головы, хочу сразу сказать, что опыт, который вы сейчас переживете, будет для вас неожиданным. Это не то, что вы предполагаете. Чтобы правильно понять происходящее, следует с самого начала усвоить одну довольно обидную для самолюбия вещь. Баблос сосем не мы. Его сосет язык.