Виктор Пелевин - Ампир «В»

– А почему именно второй?

– А потому, – сказал Энлиль Маратович, – что первый том называется «И звезда с пиздою говорит». Ха-ха-ха-ха!

Я вздохнул и посмотрел на первый рисунок. Потом перевел глаза на второй. Пустота с его правого края казалась таинственной и даже страшноватой.

– Что здесь? – спросил я и ткнул в нее пальцем.

– Хочешь узнать?

Я кивнул.

Энлиль Маратович открыл ящик стола, вынул из него какой-то предмет и бросил его мне.

– Лови!

В моих руках оказался темный флакон в виде сложившей крылья мыши. Точь-в-точь как тот, что прислали мне в день великого грехопадения. Я все понял.

– Вы хотите, чтобы я опять…

– А иначе нельзя.

Мной овладело смятение. Энлиль Маратович ободряюще улыбнулся.

– Халдеи, – сказал он, – склонны рассматривать жизнь как метафорическое восхождение на зиккурат, на вершине которого их ждет богиня Иштар. Халдеи знают про Вавилонскую башню и думают, что понимают, о чем идет речь. Но люди ищут не там, где надо. Сакральную символику часто следует понимать с точностью до наоборот. Верх – это низ. Пустота – это наполненность. Величайшая карьера на самом деле абсолютное падение, истинный стадион – это пирамида, а высочайшая башня есть глубочайшая пропасть. Вершина Фудзи на самом дне, Рама. Ведь ты это уже делал…

Почему-то это заклинание подействовало. Я вынул из флакона пробку-череп, вылил единственную каплю препарата на язык и втер ее в небо. Выждав несколько секунд, Энлиль Маратович сказал:

– Не задерживайся там. У тебя много дел наверху.

– Там – это где?

Энлиль Маратович улыбнулся еще шире.

– У вампира есть девиз – в темноту, назад и вниз!

– Это я понимаю, – ответил я. – Я имею в виду, куда теперь идти?

– А вон туда, – сказал Энлиль Маратович, поднял руку и надавил на стоящий перед ним спутник.

Комната вдруг поехала назад и вверх. В следующий миг я понял, что движется не комната – это мое готическое кресло опрокинулось в раздвинувшийся пол, и, прежде чем я успел закричать, я уже скользил на спине по наклонному желобу из какого-то полированного материала: в темноту, назад и вниз, как и было обещано. Мне стало страшно, что я сейчас ударюсь головой, и я попытался закрыть ее руками, но желоб кончился, и я полетел в бездонную черную пустоту.

Несколько секунд я кричал, пытаясь схватиться за воздух руками. Когда у меня наконец получилось, я понял, что это уже не руки.

Я планировал в темноту так долго, что успел не только успокоиться, но даже соскучиться и замерзнуть. Мне вспомнилась латинская фраза – «легок спуск Авернский». Римляне полагали, что низвержение в ад дается людям без труда. Много они понимали, думал я. Круги, которые я описывал, складывались в однообразно-томительное путешествие, похожее на ночной спуск по лестнице обесточенной многоэтажки. Жутким было то, что я все еще не чувствовал дна.

Чтобы чем-нибудь себя занять, я стал вспоминать все известные значения выражения «дерево жизни». Во-первых, так называлось дерево, на котором висел скандинавский бог Один, стараясь получить посвящение в тайны рун. Висел, надо думать, вниз головой… Во-вторых, в гностическом «Апокрифе Иоанна», который входил в одну из дегустаций по теме «локального культа», был отрывок на эту тему.

«Их наслаждение обман, – повторял я про себя то, что помнил, – их плоды смертельная отрава, их обещание смерть. Дерево своей жизни они посадили в середине рая… Но я научу вас, что есть тайна их жизни… Корень дерева горек, и ветви его есть смерть, и тень его ненависть… Обман обитает в его листьях, и растет оно во тьму…»

Дерево, которое растет во тьму – это было красиво и мрачно. Его плоды, кажется, тоже были смертью. Но точно я не помнил. Нагромождение всяческих ужасов в этом описании пугало меня не сильно – ведь древний человек до дрожи боялся многих вещей, которые давно уже стали частью нашего повседневного обихода.

Пропасть становилась шире. Я стал размышлять, каким образом могло возникнуть такое странное геологическое образование. Дом Энлиля Маратовича был устроен на холме – возможно, это было жерло древнего вулкана. Хотя какие, к черту, вулканы под Москвой… Еще это мог быть пробитый метеоритом тоннель. И, конечно, шахта могла быть искусственной.

Наконец я почувствовал дно. Оно было ближе, чем я ожидал, – узкие стены колодца многократно отражали луч моего локатора, искажая пространство. Внизу была вода – небольшое круглое озеро. Оно было теплым. Над ним поднимался пар, который я ощущал как избыточную густоту воздуха. Я испугался, что вымокну или даже утону. Но, спустившись еще ниже, я заметил в каменной стене треугольную впадину. Это был вход в пещеру над поверхностью воды. Там можно было приземлиться.