Эфраим Баух - Завеса

А может, все же это плод больного моего воображения? – пытался закрепиться на этой успокаивающей мысли испытывающий удушье Цигель.

Ну, скрывал, что работает на компьютере. Неудобно человеку, свихнувшемуся на вере, открыть кому-либо явно неподобающее для него, связанное с компьютерами. Да еще родственнику-компьютерщику.

Но «лошадка-то электронная» какая. Пожалуй, на всей военной базе, где Цигель работает, нет компьютера такого уровня.

Говорил Орман, что, по иудаизму, в каждом поколении народа Израиля есть тридцать шесть праведников.

Наверно, есть и таких тридцать шесть темных гениев преисподней, один из которых – Берг.

Господи, не может ум Цигеля, (вот он уже подумал о себе в третьем лице), трижды шпиона, переварить такое.

Все ужасные подозрения, посещавшие Цигеля во сне, а порой и наяву, оказались правдой. О какой Торе может идти речь, если он явственно увидел, пусть и мельком, на экране какие-то прямоугольники разной величины.

– Слушай, – слабым голосом человека, которого явно накормили нейролептиками, сказал Цигель, – кто ты такой? Что это за прямоугольники на экране?

– А это? Я так отдыхаю. Сам с собой играю в «морской бой». Ты же знаешь эту игру.

– Как же это совместить? Ты, глубоко верующий, фундаменталист, лгал мне все время?

– Успокойся. Я вовсе не обязан кому-либо открывать мои личные тайны. Да, именно я, глубоко верующий, знаю, как Святой, благословенно имя Его, хранит Свои тайны.

– Скажи прямо, – дрожащим голосом промямлил Цигель, – ты работаешь на оборонную промышленность страны?

– Точно так же, как ты, потому я тебе и открываю этот секрет.

И Цигель снова отключился. Теперь Берг тормошил его изо всех сил, обливал водой, бил по щекам.

Очнувшись, выползая из глубокой тьмы обморока, Цигель с абсолютным безразличием отметил, что поодаль стоит его жена Дина, бабка, жена Берга Малка.

– Что с тобой? – сказала Дина. – Ты потерял сознание. На тебе лица нет. Сможешь вести машину?

На обратном пути Цигель медленно приходил в себя.

– Что случилось? – с тревогой в голосе спросила Дина.

– Этот человек, – сказал Цигель, – дьявол.

Орман вышел на первую вечернюю прогулку после войны в Персидском заливе. Солнце за спиной клонилось к закату в пятом часу после полудня. Гулять в сумерках было невозможно в дни обстрелов, ибо они начинались с наступлением ночи. Теперь же Орман возвращался на привычные круги своих вечерних прогулок.

Гряда синих облаков светилась в багрянце неба над морем. Ранняя звезда уже мерцала во всю силу. Ветер дальних странствий приносил запах близкого моря. Узкая, галлюцинирующая полоса этой, ставшей ему воистину родной земли, казалась подобной пьедесталу феериям моря и неба – на западе, и феериям пустыни – на востоке. Два этих феномена с лихвой перехлестывали эту землю, мифологизировали ее, высвечивали, возносили к Богу.

Ряды окон громадных зданий светились давно забытым уютом.

Сумерки полны были свежести, и холодящая печаль жизни очищала дыхание, делала шаг легким, а душа раскрывалась, как роза Иерихона, предчувствовавшая благодать назревающего дождя и впитывающая этот ставший родовым горизонт.

Делегация израильских ученых отправлялась почти на месяц в поездку по России и Украине. Уже намечен был маршрут: Москва – Киев – Одесса – Ленинград – Москва.

В душе Ормана таился страх перед поездкой.

Но, как сказал Феллини: здесь, на своей земле, я могу себе даже позволить испытывать страх, но за границей, в сердце неизведанного мира, это опасно.

Внезапно в четыре стены твоего дома врывается «список кораблей», хоть и прочтенных, по Мандельштаму, «до середины», но расширяющий миг твоего комнатного существования до размаха Средиземного моря, видимого за окном.

Четырнадцать лет назад, покидая Совдепию, Орман дал себе зарок, что нога его не ступит на эту землю. Времена меняются.

Улетал, испытывая внутренний страх более, чем при сиренах войны в Персидском заливе. В аэропорту сдавали нервы. Но взлет и полет оказался легким, а с приземлением в забытом углу бывшей молодости, возникла не просто легкость, а бесстыдная легкость существования.

Приземлились в аэропорту Шереметьево ночью, с семнадцатого на восемнадцатое июля. В залах полутьма: экономия электричества. Вкатывают платформу, на которой навален багаж. Все набрасываются скопом, расшвыривают коробки и чемоданы в поисках своих вещей. У группы хасидов разбили несколько бутылок с кошерным вином. Знакомый пасхальный запах растекается в неподобающем месте. Израильтяне явно испуганы. Орман их успокаивает. Наконец появляется присланный за делегацией автобус. Какой-то пьяница просит подвезти. Где-то по дороге водитель его выпускает, и тут же обнаруживается пропажа.