В словарной статье Новейшей украинской литературной энциклопедии (МУЭАЛ) это выглядит приблизительно так: «Бу-Ба-Бу» (сокр. Бурлеск-Балаган-Буффонада) — эпатажная литературная группа, созданная во Львове 17 апреля 1985 г. тремя молодыми литераторами (Юрий Андрухович, Александр Ирванец, Виктор Неборак).
Добавим, что появление Бу-Ба-Бу совпало с тотальной демократизацией и предвкушением перемен. Реакция на нее тогдашней литературной элиты была скандальной, литературной и окололитературной молодежи — восторженной. Название группы, по сути, раскрывает ее программу. Каждый член группы, достигнув тридцатилетия, получал свой титул: Андрухович — Патриарх, Неборак — Прокуратор, Ирванец — Подскарбий.
Сегодня Бу-Ба-Бу — история, чтоб не сказать — классика.
Бу-Ба-Бу начиналась как игра, перверсия, литературный скандал — классика довольно часто с этого начинается, — но украинская литература слишком долго жила по законам традиционных обществ (их еще называют дикими) с жестким авторитарным порядком, клановостью, возрастной семиотикой и т. д. — при таком порядке вещей стремительное узаконивание бубабизма выглядит странно, чтоб не сказать — пугающе. С одной стороны, это походит на поспешное мумифицирование: традиционное общество ведет себя в соответствии со своими правилами — наводит хрестоматийный глянец, причисляет к лику и отправляет в музей. Даже если покойник скорее жив, чем мертв. И вполне отдает себе отчет в том, что происходит:
«„Литература — это Храм!“ — кинул мне как-то раз некий разгневанный писатель.
Ничего не имею против Храма. Хоть с тем же успехом можно утверждать: „Литература — это Лечебница! Литература — это Школа! Литература — это Фабрика! Литература — это Вокзал! Литература — это Пароход! Это Бордель! Это Свалка! Это Нужник!“ Обозвать литературу можно как угодно. Она стерпит. И храм стерпит, и нужник.
Но если храм, то храм. И если уж храм — то с живыми людьми, а не со священными коровами» (Юрий Андрухович, «Аве, „Крайслер“!»).
Бубабисты были хулиганами в той литературе, что большую часть своей истории мыслила себя Храмом со священными коровами. Эта литература (или эта культура) в самом деле мыслила себя религией, традиционная умильность всякий раз побеждала здесь неубедительные модернистские попытки, там, где недоставало романтической патетики, она сбивалась в травестию. И если некий украинский писатель сознательно уходил от первой — пафосной — доминанты, он неизбежно приходил ко второй. Потому, наверно, «Рекреации» столь очевидно опираются на Котляревского, даже имена персонажей (Мартофляк, Мацапура) происходят из того «вертепного» пекла.
Но, начавшись двести лет назад с игры, шутовства, травестийного эпоса, украинская литература чем дальше, тем больше это самое шутовство и игровую отстраненность в себе подавляла, так первый классик стал литературным маргиналом, — высокий украинский официоз моментально усвоил: литература — это не игрушки. Если производить «имперскость» от императивности, как это сделали однажды американские студенты, то украинские поэты тут сто очков вперед дадут любому «певцу империй» (от «вражою злою кров’ю землю окропiте!» до «ламайте цю скалу!)». В игры играют, надо думать, дети, а эта литература по большей части призывала и поучала, она признавала не так много других интонаций. Удивлявшие всех навязчивые «бродские» интонации в стихах Андруховича, возможно, не что иное, как «прививка метафизики» к поэтической традиции, доселе знавшей лирику — умильную, страдательную, но по большей части — гражданскую.
И если в первом романе Андрухович со всей очевидностью свернул с мейнстрима, вернувшись к началу, к травестийно-шутовскому Котляревскому (при том, что по признанию того же Неборака, «излюбленным чтением в то время был том Бахтина»), следующий — московский — роман вовсе вышел за пределы родной традиции, явив гремучую смесь Генри Миллера с Веничкой Ерофеевым. «Московиада» должна была шокировать публику по обе стороны от Конотопа: с одной стороны, феерически неприглядные картины развала, привычные и правомерные в устах «своего», но обидно неприличные в устах «как бы своего», «семейного трикстера», позволившего себе насмешливо отстраниться. С другой стороны, вполне естественна и обескураженность киевской критики: где же наш герой? Вот этот безнадежно опускающийся все ниже и ниже в бездны подземного московского ада юродствующий алкоголик, «украинский поэт Отто фон Ф.» и есть «молодой герой молодой литературы»?
Читать дальше
