Да и в литературном плане герой Оутс куда более искушен, чем его знаменитый предшественник. Матрешечная композиция романа, изощренная литературная рефлексия, пронизывающая повествование, сбивчивая манера изложения — с постоянными отступлениями от фабулы и «репликами в сторону» — позволяют нам говорить о том, что Ричард Эверетт прошел выучку у талантливых набоковских безумцев: героев-повествователей «Соглядатая», «Отчаяния», «Лолиты», «Бледного огня» [41] Хорошо известно, что Джойс Кэрол Оутс внимательно изучала творчество Набокова. К моменту написания «Дорогостоящей публики» она успела отрецензировать английский перевод повести «Соглядатай» (Oats J. C. The Eye. From 1930 — Something Thin From Nabokov. — «Detroit Free Press», 1965, november, 14). На русский язык переведено ее эссе «Субъективный взгляд на Набокова», в «постскриптуме» к которому писательница замечает, что со временем становится все «набоковообразнее в своих литературных пристрастиях» («Классик без ретуши. Литературный мир о творчестве Владимира Набокова». Критические отзывы, эссе, пародии. Под общей редакцией Н. Г. Мельникова. М., «Новое литературное обозрение», 2000, стр. 588).
.
Как и Герман Карлович из «Отчаяния», Ричард Эверетт — не просто начинающий писатель, одержимый зудом творчества, а изгой и неудачник, потерпевший поражение в жизни и стремящийся взять реванш в литературе. Отсюда его сбивчивая, порой лихорадочная манера повествования, напряженные размышления о технике писательского мастерства, о литературных приемах, мучительные поиски нужной фразы. «Я не в силах начать историю простым изложением: „Однажды январским утром желтый ‘кадиллак’ подрулил к тротуару“. Как не могу начать ее и так: „Он был единственным ребенком в семье“. К слову сказать, оба эти утверждения не лишены смысла, но только говорить о себе в третьем лице я не умею. Не могу я начать свой рассказ и так: „Элвуд Эверетт и Наташа Романова встретились и поженились, когда ему было двадцать два, а ей девятнадцать“. (Это мои родители! Не сразу поднимется рука отстучать их имена на машинке.) И я не могу начать свой рассказ сочной фразой: „Внезапно дверь стенного шкафа открылась, и я увидел его, голого, прямо перед собой. Он глядел на меня, а я на него“. (Все это еще будет, но только потом; пока я вспоминать об этом не хочу)», — сравним эти метания Ричарда с тем, как Герман Карлович перебирает варианты зачина третьей главы: «Как мы начнем эту главу? Предлагаю на выбор несколько вариантов. Вариант первый — он встречается часто в романах, ведущихся от лица настоящего или подставного автора…», и т. д.
Подобно протагонистам «Отчаяния» и «Лолиты», оутсовский повествователь позволяет себе «некоторую риторическую цветистость и трюкачество»; он то и дело обращается к воображаемым читателям, споря с ними, ища у них поддержки, поддразнивая их, забегая вперед и намекая на те события, которые ему еще предстоит описать.
О набоковской школе говорят и разного рода вставные тексты. Матери героя-повествователя, писательнице-авангардистке Наташе Романовой, Оутс дарит свой рассказ «Растлители», ранее опубликованный в «Ежеквартальном литературном обозрении»; а другой рассказ героини, «Снайперы», содержит краткий конспект третьей части романа, где отчаявшийся герой приобретает снайперскую винтовку и, попугав немного обитателей фешенебельного городка Фернвуд, совершает матереубийство. (Похожий прием зеркальных отражений находим и у Набокова, например, в романе «Камера обскура», в начале которого герой видит фильм, предсказывающий его собственную судьбу.)
Задействован Оутс и еще один фирменный набоковский прием, примененный им в «Даре» и «Аде»: во второй части романа «Дорогостоящая публика» целая глава отводится под критические отзывы на… роман «Дорогостоящая публика». Жаль только, что мы не можем понять, кого именно и насколько удачно пародирует писательница, воспроизводя стилистику и ухватки разнокалиберных критиков, будь то юркие писаки из глянцевитого «Тайма» и книжного приложения к «Нью-Йорк таймс», фрейдистски озабоченный зануда, пишущий для высоколобых ежеквартальников, или велеречивый пустобрех из либерального журнала «Нью рипаблик» — литературный потомок набоковского Джона Рэя: «В буквальном смысле „Дорогостоящая публика“ представляет собой воплощение страданий нынешнего поколения, выраженных поэтикой исстрадавшегося ребенка. Как бы средством от сглаза, скажем, для одной из граней подразумеваемых в романе процессов, становятся бесконечные нагромождения малозначащих деталей (описание предметов быта семьи среднего достатка, бытовая символика), с головокружительной скоростью пролетающих перед взглядом малолетнего повествователя, который пребывает не только в навязчивых мечтах о прелестях мелкобуржуазного достатка… но и еще в навязчивых мечтах о грядущей литературной карьере, воображая, что он способен сузить сложнейший социологический материал до микрозрительского восприятия…»
Читать дальше
