Джулия Стюарт - Сват из Перигора

Мсье Моро был столь ошарашен неожиданным появлением мадам Ладусет и ее вопросом, что не нашел ничего лучшего, как ответить чистейшую правду:

— Правильно приготовленное кассуле — вечный предмет для спора. Лично я предпочитаю его без помидоров, как готовила моя матушка. Только, ради всего святого, не говорите об этом моей жене.

Если верить Анри Руссо, которому довелось стоять за мадам Моро, когда та расплачивалась за томаты, вернувшаяся в лавку мадам Ладусет устремилась прямиком к сопернице и пересказала разговор с мужем последней слово в слово. Завершив свою речь сентенцией, что готовить кассуле правильно — гражданский долг каждой женщины. К несчастью, Анри Руссо не расслышал, каким словом мадам Моро обозвала ее в ответ. Это преступление мадам Руссо до сих пор не простила мужу — более того, она настояла, чтобы отныне тот носил слуховой аппарат, и неважно, что глухотой мсье Руссо отнюдь не страдал. Однако дальнейшие события оказались более чем очевидными. Мадам Ладусет выдернула из корзины то, что без сомнения являлось свежайшим угрем, и смачно шлепнула мадам Моро рыбиной прямо по носу, после чего сунула морду угря за корсаж противницы и горделиво удалилась. Мадам Ладусет была уже на середине Рю-дю-Шато, когда, к неописуемому восторгу односельчан, и не мечтавших о столь пикантном развлечении вторничным утром, мадам Моро извлекла из бумажного пакета увесистую помидорину и прицельно метнула в спину врага. Бросок был настолько силен, что удар едва не сшиб мадам Ладусет с ног.

И хотя с тех пор эти двое не обмолвились друг с другом ни словом, обстрелы продолжались с завиднейшей регулярностью. Мадам Моро не расставалась с огромной миской перезрелых томатов, всегда стоявшей на подоконнике у нее в кухне, используя овощи в качестве боеприпасов всякий раз, когда соперница проходила мимо. Мадам же Ладусет при виде врага неизменно корчила мерзейшую рожу, явно намекая на угря. И пусть с годами метательные способности мадам Моро пошли на убыль, а мимический дар мадам Ладусет — к слову сказать, и так невеликий — отнюдь не усилился, чему виной пара плохо сидящих вставных челюстей, дамы пронесли взаимные оскорбления вплоть до глубокой старости, превратив их в разновидность дружеского приветствия…

Оставив утиную ножку подогреваться, парикмахер решил выйти в огород за пучком салата. Пока он добрался до задней двери, к его босым ногам прилипла целая коллекция: острый черный камешек, рыжеватое перышко, две сухие чечевички и маленькая наклейка от яблока с надписью «Пом дю Лимузен». Гийом Ладусет приподнял правую ногу и по очереди стряхнул камешек, чечевички и рыжеватое перышко. Затем, бормоча под нос проклятия, отцепил наклейку и немедля отнес все в мусорное ведро.

Сунув волосатые пальцы ног в коричневые сандалии, стоявшие у мешка с грецкими орехами, Гийом приоткрыл заднюю дверь ровно настолько, чтобы пролезла голова, и внимательно огляделся. Его цепкий взгляд скользнул по верхушкам стен, еще теплых от вечернего солнца, и газону, который он собирался подстричь ровно через два дня, когда Луна пойдет на убыль и окажется перед созвездием Рыб. Затем парикмахер нагнулся и заглянул под розовые кружева гортензии. Убедившись, что путь свободен, Гийом наконец осмелился выйти наружу и быстро запер за собой дверь. Переполняемый предвкушением ужина, он прошел мимо маленького колодца с остроконечным каменным навесом и старых кроличьих клеток, где теперь хранились горшки для цветов. Тишину нарушал лишь стук дешевых сандалий по сухим парикмахерским пяткам да беспрестанный, на два тона, звук — это кукушка, демонстрируя поразительное отсутствие фантазии, призывала к спариванию.

Широко расставив над грядкой ноги, Гийом нащипал добрый пук похожих на дубовые, с бордовым румянцем, салатных листьев. Сняв с куста пару помидорин, парикмахер с гордостью вдохнул их восхитительный аромат и перевел взгляд на молодую картофельную ботву — в надежде, что хоть в этом году огородик минуют опустошительные набеги колорадского жука.

Вернувшись к двери, Гийом неслышно отпер ее, чуть приоткрыл и заглянул внутрь, быстро оглядев верхушки буфетов, он нагнулся и проверил под столом. Убедившись, что в доме по-прежнему никого, Гийом тщательно промыл помидоры и салат, дабы не пасть жертвой глистов. Аккуратно уместив овощи в миску, он поставил ее на поднос, положил рядом вилку, добавил голубой соусник и белую льняную салфетку с собственными инициалами, красными нитками вышитыми в уголке. Композицию дополнил бокал разочаровывающего вина «Бержерак», которое Гийом поклялся никогда больше не покупать, но раз уж вино куплено, выливать его негоже. По соседству с бокалом он пристроил упаковку своего любимого козьего сыра «Кабеку» — хотя и исчерпал недельный рацион, который сам для себя установил. Помешав кассуле в последний раз, Гийом зачерпнул гущу вместе с утиной ножкой и наполнил тарелку. Пару секунд он смотрел на порцию. Вспомнив отражение своего живота, увиденное в зеркале ванной вечером накануне, — живота, от которого, учитывая, что на дворе разгар мая, больше никак нельзя было отмахнуться, сославшись на «зимний плюмаж», — Гийом вернул три большие ложки обратно в кастрюлю, поднял поднос и направился к задней двери. Но не успел парикмахер открыть ее, как его взгляд скользнул назад, к горке фасоли, которую он только что сгреб обратно. Метнувшись к плите, Гийом плюхнул все опять в тарелку. И, упреждая чувство вины, решительно вышел из кухни, захлопнув дверь ногой.