Смагина Евгения Борисовна родилась в Москве. Окончила классическое отделение филологического факультета МГУ. Работает в Институте востоковедения РАН, занимается переводческой деятельностью и преподаванием. Публиковала стихи в журналах «Новый мир», «Знамя», «Грани» и др.
Покидая Рим
Мы улетаем рано утром,
Когда на горизонте плоском
Спят города, тысячегранны,
Огнем ночей утомлены;
И, уходя, обличьем смутным,
Отображеньем, отголоском
Несем с собой чужие страны,
Душистый дым, цветные сны.
Они живут неодолимо
И ожидают только срока:
Отвлечься, замолчать, забыться —
И вот в лицо задышит зной,
И терракотового Рима
Жизнелюбивое барокко
Растет, тревожится, клубится,
Играет пылью водяной.
И там, вокруг себя не глядя,
В фонтанной пылевой прохладе,
Не слыша медленного звона
Соборного, к листу склонясь,
Забыв о ремесле и плате,
Как бы с самим собой в разладе,
Художник с площади Навона
Однажды нарисует нас.
И мы сойдем с того портрета,
Объем и краски обретая,
И без труда на их наречье
С прохожими заговорим.
Нас примет улица крутая,
Обнимет каменное лето,
Холмы поднимут нас на плечи,
И Вечный Рим… душистый дым…
* * *
Квадраты крыш разбросаны по склонам —
Цветною смальтой на холме зеленом.
Леса, селенья, пашни и стада
Ненастье пузырем облепит бычьим,
Предохраняя землю, как обычно,
От плесени и Страшного суда;
Но Джона Донна бронзовый глагол
Уж не смыкает с небесами дол.
Январский Понт раскачивает воды,
Линялые от стирок непогоды.
Пустые ветры веют из степей;
Покинутая лира намокает
И только сиплым звоном намекает,
Что пройдена еще одна ступень
И Публия Овидия рука
Не тронет струн, расстроенных слегка.
Налет времен густеет на сонете,
Как прозелень на бронзовой монете.
Что время дарит, нам легло на плечи,
Но всякому уменью есть предел —
Не нам дано заполнить тот пробел,
Манящее зиянье в русской речи,
И Бродского Иосифа печать
Страстям и гневу повелит молчать.
Insomnia
Зачем сидишь до полуночи…
Строка романса.
Не спи до полунóчи,
безмолвствуй у окна.
Смотри: течет весна
по трубам водосточным.
Ручьи вдоль тротуаров,
прозрачный ток ветров —
времен немолчный шорох
и переулков кровь.
И снова нас поманит
в проем дворов и лет
московского романа
незамкнутый сюжет,
цепляясь за края
ландшафта в ветхой раме,
проулками, дворами,
той плотью бытия,
где, общность затая,
секрет любовный, кровный,
по линии неровной
проходит жизнь твоя —
по линии отрыва
листов черновика,
где все-то вкось да криво,
не впрок, не на века.
Туда, где, закрывая
всех снов и слов пробел,
осмыслит твой удел
бессмыслица живая —
твоя немая сказка,
исток твоих затей,
начало и развязка
в сетях твоих путей.
Не с ней ли входят косо
в фонарный светлый конус
апрель, дождем пронизанный,
и снегопад рябой;
ее ли птичий голос
звучит меж прутьев голых,
где ветви и карнизы
живут одной судьбой.
Покуда ночь пророчит
пути и времена
(хоть речь и не ясна
и общий смысл неточен)
и капля камень точит
под козырьком окна —
с небес падет весна,
не спи до полуночи.
Осенний вечер в Риге
Еще не успела дождями залиться
старинная часть прибалтийской столицы,
еще сувенирным отливом лоснится,
открыточным глянцем, цветной суетой.
Подсвеченной улицей правит до срока
вечерних досугов игра и морока;
дрожит погребок от тяжелого рока,
от тяжкого Рока, от жизни крутой.
В лучах синеватых смещаются краски,
танцует толпа и заходится в пляске,
барокко и готики ветхие сказки
к чему перелистывать им, молодым!
Что минуло — сгинуло, царствуй, Сегодня,
без бремени времени — только свободней,
и сумрак мигает, лукавая сводня,
и мальчик на девочку смотрит сквозь дым.
Играйте, сменяйтесь, лучи неживые,
пусть бедствует, слезы точа дождевые,
квартал по соседству — дома нежилые,
открыточной улицы дальний тупик.
Умрет и воскреснет и будет не первым
порядок вещей перекручен и прерван,
и музыка молотом лупит по нервам —
все тленно, и пена в стакане кипит.
Не в том даже дело, что мы постарели:
мы были другими уже с колыбели.
Иные канцоны поют менестрели,
у стрельчатых башен гитарой звеня.
И наши прозренья немногого стоят —
так здравствуй же, осень, веселье простое,
и город, блестящий чужой красотою,
и музыка злая, и жизнь не своя.
Читать дальше
