Внимательное сопоставление текстов изданий 1833 и 1837 годов со всей убедительностью подтверждает, что издание 1837 года Пушкин не готовил. Вся авторская работа над ним свелась к двум композиционным распоряжениям. Посвящение «Не мысля гордый свет забавить…», первоначально в отдельном издании четвертой и пятой глав напечатанное в качестве обращения к П. А. Плетневу, а в издании 1833 года помещенное в примечания под номером 23, было перенесено Пушкиным и заняло место перед текстом романа [61] Само это изменение было, несомненно, чрезвычайно важным: теперь посвящение было обращено не к конкретному адресату, но к читателю вообще, перекликаясь с заключительными строфами романа: Кто б ни был ты, о мой читатель, Друг, недруг, я хочу с тобой Расстаться нынче как приятель… (гл. 8, ХLIX)
. То, что эта правка носила характер чисто композиционного указания [62] Она, как и изменение примечания 11, о котором речь ниже, не предполагает даже обращения самого автора к тексту романа. Пушкин вполне мог дать устные указания лицу, непосредственно занимавшемуся изданием.
, подтверждается опечаткой в шестом стихе посвящения, механически перешедшей в издание 1837 года из издания 1833-го: «Святоисполненной мечты» вместо: «Святой исполненной мечты». Общее число примечаний сократилось до 44. Кроме этого, Пушкин изменил примечание 11, дав в нем просто отсылку к первому изданию «Евгения Онегин» [63] Историю этого примечания рассказывает и М. И. Шапир (стр. 156). В отдельном издании первой главы стих «Под небом Африки моей» был снабжен пространным автобиографическим примечанием, посвященным биографии А. П. Ганнибала. В издании 1833 года Пушкин сократил примечание, оставив только первую фразу: «Автор, со стороны матери, происхождения Африканского». В издании 1837 года напечатано: «См. первое издание Евгения Онегина». В последние годы жизни Пушкин был уже не склонен вызывающе хвалиться своим «африканским происхождением».
. Таким образом, два композиционных изменения, сделанных в издании 1837 года; надо учесть, что же касается самого текста романа, то последним текстом, подготовленным автором, следует признать текст издания 1833 года. Общее текстологическое решение Томашевского так и сформулировано (по необходимости кратко): «Печатается по изданию 1833 года с расположением текста по изданию 1837 года, цензурные и типографские искажения издания 1833 года исправлены по автографам и предшествующим изданиям (отдельных глав и отрывков)» (т. 6, стр. 660). Это абсолютно обоснованное решение, со всей очевидностью следующее из анализа изданий 1833 и 1837 годов, М. И. Шапир почему-то объявляет контаминацией двух редакций романа. Заметим сразу, что за грозно звучащей фразой не стоит реального содержания. Мы сталкиваемся здесь с изрядной путаницей в текстологической терминологии. Дело в том, что понятие «редакция», относящееся к сфере текстологической аксиоматики, вопреки мнению М. И. Шапира, не тождественно понятию «источник текста». Сплошь и рядом произведение несколько раз перепечатывается автором, даже и с изменениями, но в одной и той же редакции. Количественный и качественный предел смысловой, композиционной, стилистической правки, при которой можно говорить о появлении новой редакции, разумеется, для каждого произведения свой. Для романа в стихах эта правка должна быть достаточно велика и, уж во всяком случае, не сводима к появлению посвящения перед текстом и изменению одной фразы в примечаниях. Издания 1833 и 1837 годов представляют одну и ту же редакцию полного текста романа «Евгений Онегин».
Что же касается большого числа словесных «новаций», отмечаемых М. И. Шапиром в издании 1837 года, то, поскольку сопоставление изданий убеждает, что в 1837 году Пушкин текста не готовил, а перепечатывал с издания 1833 года [64] Менее всего в опровержение этого вывода можно ссылаться на юбилейно-рекламный обзор издательской деятельности Глазуновых (см. стр. 156 статьи М. И. Шапира). Как будто от владельцев издательства, выпустившего последнюю прижизненную книгу Пушкина, можно было бы ждать других заявлений. Цена же утверждению наследников Глазунова, что Пушкин «самым тщательным образом» держал корректуру, видна из той же цитаты, на которую ссылается и М. И. Шапир, но взятой чуть шире. Об издании 1837 года сказано: «Оно исполнено было так тщательно, так, как не издавались ни прежде, ни после того сочинения Пушкина. Корректурных ошибок не осталось ни одной; последнюю корректуру самым тщательным образом просматривал сам Пушкин» («Краткий обзор книжной торговли и издательской деятельности Глазуновых за сто лет. 1782–1882». СПб., 1883, стр. 69). Тот факт, что печатание романа, вероятно, было начато еще до получения цензурного разрешения, также говорит в пользу неизменности текста 1833 года: только при простой перепечатке романа к повторному цензурованию можно было отнестись как к формальности.
, эти «новации» при ближайшем рассмотрении должны быть признаны просто опечатками. Нет ничего удивительного, что среди десятков опечаток издания 1837 года встречается три-четыре, выглядящие вполне осмысленно, но, согласимся, довольно странно представить, что в ноябре 1836 года, перепечатывая роман с издания, содержащего большое число искажений, нарушения рифмы и смысла, Пушкин, оставив все это без внимания, заменил лишь «покойника» на «покойного», а «Филипьевну» на «Филатьевну». Нам, во всяком случае, это представляется весьма маловероятным, несмотря на пространные филологические экскурсы М. И. Шапира по поводу указанных «поправок» (стр. 156–157).
Читать дальше
