Спал без снов и хорошо. Проснулся отдохнувшим, свежим до опустошенности. Посмотрел на часы — почти двенадцать. Вставать впервые за долгое время (может, даже со времен жизни с Мариной) совсем не хотелось, и я не вставал. Лежал и наслаждался тишиной, свободой, ярко освещенной, прямо, как говорится, залитой солнцем комнатой, хотя и убогой, — пять кроватей с полосатыми покрывалами, пять тумбочек, маленький шкаф без дверцы и на круглой палке пустые плечики, — да, убогой, зато моей почти на сутки. Почти моей. Только бы сосед-командированный подольше не возвращался да новых не подселили…
Надо купить еды в дорогу… Неподалеку от гостинички была кулинария, рядом — дешевое кафе с романтическим названием «Бахус», где я пару раз перекусывал… Нехотя, со стоном зевая и потягиваясь, я поднялся, оделся, сполоснул рожу в совмещенной с туалетом умывалке без ванны, как и положено в старинных квартирах.
Несколько раз в течение дня Володька присылал на пейджер: «Срочно сообщи, где находишься!», но я, естественно, молчал. Обнаружился вдруг Андрюха: «Надо встретиться. Позвони». Интересно… Только поздно. Вот если бы вчера. А теперь я уже не хотел никаких разговоров, общений, встреч, дел — ничего и никого, с кем связывал меня прошедший год. Год здесь. И осталось теперь лишь одно дело — уехать отсюда.
Чтоб чем-то занять себя, я долго бродил по магазинам. Наконец купил десяток вареных яиц, полбуханки колбасного хлеба, несколько помидоров и длинный огурец, пачку кефира, копченый окорочок. Получился увесистый пакет. Да, мало мне сумок…
Прав Володька — с этими сумками немудрено надорваться. До вокзала не проблема доехать, но завтра предстоит целый день в Москве, а еще через три дня — Абакан, километровый переход с железнодорожного вокзала на автобусный, а там еще по деревне тащиться… Неужели я так скоро снова там окажусь?.. И все — снова как было?.. Посмотрим.
А огурцы, наверное, как раз для продажи пошли. И клубника «виктория»… Да, к самому базарному времени подоспею… Как там родители без меня? Бросать на целый день избу, огород вряд ли решатся. Мама наверняка ездит одна, на автобусе… Я лег на кровать поверх покрывала… Вместо пятиместного номера перед глазами был теперь столько раз перекопанный моими руками огород, ровные полосы грядок, блестящий на солнце целлофан теплиц, зеленые стены гороха… Совсем как в реальности я разглядывал кур и пытался определить, каких из старых родители оставили на этот год; я ощущал прохладу кроличьих ушей и гладкую шерстку… Видел пруд, избы на той стороне, цепь холмов за деревней, где растет дикая, несравнимая по сладости и ароматности с садовой клубника… Я, чистосердечно злясь на себя, пытался отогнать эти видения, хотя и догадывался — они необходимы, они готовят меня к той, прежней и будущей, жизни.
Ну, к черту! — я пока что в Питере, до деревни четыре дня и пять ночей пути. Надо жить настоящим.
Соскочил с кровати, занялся перебиранием вещей в сумках, пытаясь найти то, что не жалко оставить. А то ведь действительно — надорвусь… Почти вся одежда новая, достаточно дорогая. Неплохо я, оказывается, прибарахлился. Конечно, выбрасывать жалко. Как-нибудь уж доволоку, зато года на три вперед об обновах думать не надо. Кроме обуви.
Хм, да, занимался торговлей обувью, а остался в уже потасканных летних туфлишках. Знал бы заранее, отправил бы родителям посылку: отцу зимние ботинки на меху, маме что-нибудь, себе про запас…
Часов в семь вечера вернулся сосед. Буркнул приветствие, с помощью кипятильника заварил чаю, порезал колбасу, хлеб. Молча и долго жевал, сидя спиной ко мне. А я складывал обратно в сумки свои пожитки, сунув в тумбочку (может, горничная потом подберет) малосимпатичную мне клетчатую рубаху и застиранные коричневые плавки с кармашком для денег…
Поезд отходил в половине одиннадцатого. Я кое-как дотерпел до половины девятого, валяясь на кровати и стараясь не размышлять, оценивать, правильно ли поступаю с отъездом, честно ли; не окажется ли этот шаг роковой ошибкой. Потом не выдержал и, погоняемый потребностью хоть как-то действовать, пошел к метро. Лучше так.
В центральном зале вокзала, перед выходом к платформам, пышный, пенный бюст Петра Первого. Раньше, лет десять назад, на этом месте была белая, напоминающая огромный бильярдный шар голова Ленина. Под ней, помню, по вечерам сидели неформалы и пели песни «Алисы» и «Зоопарка». Милиционеры то гоняли их, то стояли рядом и притопывали в такт рок-н-ролльным рифам…
Читать дальше
