Александр Шарыпов - Клопы (сборник)

Потом перестает пить, откапывает родных и знакомых – тут очень важно, в раю, чтоб кто-нибудь хотел откопать. И опять пьет, еще пуще прежнего.

Ему снится женщина.

Потом перестает пить, идет на вокзал, минут пять стоит там в каком-то оцепенении, вдруг подъезжает вагон, прямо перед ним открываются двери – и выходит та самая женщина, которая ему снилась. Он обалдевает настолько, что сначала даже не рад. Тем более она с каким-то мужчиной. Но потом они понимают, что все это неспроста, и начинают встречаться. И сначала ругаются, но, вспомнив о прошлом, спохватываются и начинают любить. Сперва неумело, потом все чище и чище.

И так во всем.

И постепенно он понимает, что любить надо всех. И тот мужик становится его другом. В это время он уже способен удивляться всему. Он, как дитя малое, чувствует, что над ним Бог.

И этот мир опостылевает ему. Он хочет родиться и разом покончить – с криком влезает в мать и, дав плод, тайны мира постигает внутри, потом отходит к отцу. А отец, немного погодя, – к своему отцу вместе с ним, а тот – к своему, и так дальше, пока праотцы не выкопают Адама и через него вместе со всеми не уйдут к Богу. Тогда уже не будет добра и зла, а будет одно.

Так было десять миллиардов лет назад, и так будет, когда свет дойдет до предела. Красное смещение тогда сменится синим, расходившиеся галактики начнут сходиться, исчезнет идиотизм и наступит рай на земле.

День был хмурый. Темные облака клубились низко. Плыли по небу два ангела. Ангелы были старые и в исподнем.

Плывут они, плывут, на солнце жмурятся и фыркают. А насчет земли сомневались: муть одна, тучи серые, и где там твердь – непонятно, может, никакой тверди нету, а всю эту дребедень насквозь палкой проткнуть можно. Один ангел набок оборачивается, рукой под себя гребет и говорит другому:

– Фль… фль… Дно меряю.

Второй ангел плыть перестал, заколыхался тихо на месте, а первый воздуха в грудь набрал, из облаков высунулся, крыла над собой простер и вниз топором пошел.

А внизу была дача, а на даче отдыхал Юрий Васильевич Медведев, школьный учитель труда по прозвищу Помидор. Он в это самое время пил чай на свежем воздухе, а жена его, Валентина Петровна, занималась в домике стиркой. Пьет Юрий Васильевич чай с блюдечка, пьет – и видит: с неба спускается нога в исподнем, а на ноге – ногти, вкривь и вкось завороченные, а от исподнего штрипки свисают. И когда в самовар ткнулись, чуть самовар не перевернулся.

– Ап… – поперхнулся Юрий Васильевич, ухватив самовар. – А!.. Валя!.. Валя!..

Валентина Петровна из домика выбежала, и с нее на крыльцо хлопья пены посыпались.

– Валя, – говорит Юрий Васильевич, – а сейчас ножища-то какая с неба спустилась!

Валентина Петровна глазами помигала, близоруко щурясь, а потом обратно побежала.

– Ноготь – во! – сказал Юрий Васильевич и, сотворив из пальцев сердце, приладил к блюдцу – кто кого больше. Потом, откинувшись на стуле, стал чистить зубы языком и смотреть на соседа, который красил сарай.

– Есть, – выдохнул ангел.

Сосед красил сарай.

Витька Оверьянов, сантехник треста «Севсантехмонтаж», не терпел насилия над своей личностью. Даже в армии, в ночь тревоги, его будила внутренняя причина, а не крик «Подъем!». А до и после армии он затыкал будильник по утрам прежде, чем тот зазвенит.

Я смотрю на этот будильник, накрыв ладонью плечо. Как это случилось, что я нес вчера тяжелый гроб с Витькой Оверьяновым?

…Рука ударилась в преграду. Было темно, он не знал, что разбудило его. Он хотел подняться, но стукнулся башкой о вдруг низкий потолок, упал на лопатки и перестал дышать.

Мир захлопнулся вокруг него.

Он стащил с носа шляпу и, без толку моргая, сказал пропавшим голосом матюг.

Потом полез в карман за спичками и замер, удивившись присутствию кармана вместе со спичками. И тут же еще больше удивился присутствию шляпы на голове. Он стукнул себя по носу затекшей рукой, потрогал шляпу, нащупал на ней прореху, зашитую проволокой, нащупал карман на груди, шуруп в кармане и паклю. На нем была роба.

Он опять попытался подняться, медленно и осторожно, и второй раз потолок остановил его на подъеме. Он застыл под тупым углом, касаясь шляпой невидимой преграды, потом упал на лопатки и, шумно вздохнув, полез в карман за спичками.

Руки тряслись, когда он чиркал спичкой. Светлячок пламени выхватил из темноты тускло-серую жесть, со всех боков окружившую его. Огонь обжег пальцы, он бросил спичку, тут же вытащил новую, руки тряслись еще сильней, и спичка сломалась, ударившись не туда, он вытащил еще одну спичку и уронил куда-то коробок. Хлопая возле себя ладонью, он вдруг озлился и со всей силы ударил кулаком по дурацкой жести, та вздрогнула. Он пососал кулак. Он узнал ее. Надо было смеяться, но он не мог начать.