— Или, — слабо улыбнувшись, повторил он. И опять вспомнил, что с утра был у зубного врача…
— Я уверена, что ты чист… Все это случилось уже после тебя… Ты уехал, Митья, и не звонил… Я звала тебя. Я каждый день играла на тарабуке — мне казалось, что я выманю тебя оттуда… Никогда я не играла так прекрасно…
— Это… твой муж? — проговорил он наконец.
— Нет, — сказала она легко… — Я живу с одним парнем, беднягой, которого заразила, не зная, что больна…
Он заставил себя еще посидеть с ней рядом, не в силах прикоснуться к ней и умирая от ужаса… Заставил себя вновь и вновь выслушивать ее жалобы на семью…
— Только ты один, — говорила она, плача и улыбаясь своим клоунским ртом, — только ты один не изменился в лице, когда узнал…
Наконец он дождался, когда она выйдет из машины, невероятным напряжением лицевых мышц удерживая улыбку, помахал ей рукой и, когда она исчезла за углом, открыл дверцу машины и, собрав всю слюну во рту, сплюнул на грязный мазутный асфальт. Ему показалось, что в слюне кровь. Он вышел, присел на корточки и долго с колотящимся сердцем всматривался в крошечную пенную лужицу…
Так начался изнурительный кошмар этих двух недель, в продолжение которых он пытался заставить себя решиться на проверку и одновременно уговорить, что здоров и ни в какой проверке не нуждается.
Чтобы избежать контактов с женщинами, объявил двум постоянным подружкам, что уезжает на ближайшие дни в Германию, а сам часами сидел в запертой, с закрытыми железными ставнями мастерской. Бродил при свете лампы от картины к картине, а когда останавливался перед большим острым обломком старинного зеркала, подобранного у антикварной лавки, долго и тупо разглядывал свое исполосованное солнечными лезвиями сквозь ставни лицо. Часто взгляд его падал на тамбурин, запыленный с тех пор, как она играла на нем, тогда подходил и вяло шлепал ладонью по туго натянутой коже.
Он перестал спать и почти ничего не ел… Стал подсчитывать, сколько проживет еще, если заразился. И как быть — тянуть ли резину мгновенно осевшей жизни или уйти сразу, не успев стать парией и проклятьем для друзей и женщин. И как и у кого — не вызывая подозрений — узнать, насколько быстро проявятся признаки болезни?
Он резко похудел, и в один из этих тягостных, тупых вечеров у него вдруг начался приступ астмы — первый приступ болезни, которая потом будет мучить его всю жизнь.
Начался этот приступ неожиданно — от взгляда все на тот же покрытый пылью тамбурин. Ему показалось, что пыль мешает ему дышать, забивается в горло и ноздри, оседает на легких, пробкой стоит в бронхах. Прокашлялся, пытаясь избавиться от незнакомого ощущения; но пыль преследовала его — она уже носилась по мастерской, шевелилась на полках, облачками поднималась при каждом шаге, при каждом движении.
Он закашлялся, снова и снова пытаясь прочистить горло, все чаще и чаще дыша, сипя, отплевывая слюну, пытаясь вдохнуть, протолкнуть воздух внутрь сквозь игольное ушко в горле…
Наконец схватил проклятый тамбурин и, кулаком толкнув ставни, со всей силы выкинул его наружу. Тот ударился о камни забора напротив и покатился вниз по крутизне узкой улочки, запрыгал по ступеням, нагнал какого-то испуганно отпрянувшего туриста, покатился дальше…
Морской воздух криками чаек влился в мастерскую, влажно зашевелился в занавеске на двери, раскачал плетеный колпак на лампе под высоким потолком…
Наутро Митя уже сидел в коридоре отдельного флигеля во дворе клиники, дожидаясь своей очереди на анализ крови.
И спустя несколько адовых дней, перемежающихся приступами удушья, которые он считал первыми признаками заражения и все-таки надеялся на что-то неизреченное, лишь ночами выдыхаемое им словом «…о-о-осподи!!» — самыми страшными были ночи и мысли о необходимости и неотвратимости самоубийства, — он опять сидел в чертовом флигеле и ждал своей очереди. Его колотил озноб.
Всех, сидящих в очереди, вызывали попеременно в два кабинета. И судя по тому, что из одной двери люди выходили с обморочно-счастливыми лицами, а из другой — как слепые и оглушенные рыбы, чуть ли не руками нащупывая дорогу к выходу, он понял, что в этих разных комнатах дают разные ответы.
Последние несколько минут, когда он ждал, в какую комнату его позовут, он никогда не забудет. Они станут мучить его в снах — эти две двери, открывающиеся попеременно. И его будут звать то в одну, то в другую, из них будут тянуться страшные руки, и тащить в разные стороны, и рвать на части…
Читать дальше
