Дан Сегре - Мемуары везучего еврея. Итальянская история

Ренато Миели каждый день писал политический комментарий, который передавался на Италию после сводки новостей. Он старался избегать пропагандистских лозунгов, которыми наш британский куратор жаждал уснащать передачи. Это было нелегко. «Мы — подпольное радио, — говорил Миели. — В теории мы якобы вещаем откуда-то с итальянского берега. Для того чтобы в это поверили, мы должны создать впечатление, будто находимся в постоянном контакте с местным населением. Мы должны отражать его менталитет, быть в курсе его проблем, мы должны заинтересовать итальянских слушателей, у которых есть терпение и смелость слушать нас. Поэтому мы должны снабжать их правдоподобными новостями и только время от времени вставлять в сводки непроверяемые пропагандистские фразы против деятелей фашистского режима. Клевета полезна лишь в меру, и тенденциозная интерпретация внушает доверие, только если она базируется на точных фактах. Бесполезно и даже вредно скрывать успехи Роммеля или умалять значение британских военных неудач, таких, как падение Тобрука [93] Имеется в виду операция британской армии в июне 1941 г. в Ливии против германо-итальянских войск. Операция закончилась неудачей, но явилась первым случаем во время Второй мировой войны, когда значительная группировка немецких войск должна была защищаться от наступления союзников. . Следует, наоборот, упоминать о них как можно чаще, чтобы объяснить последствия войны, в которой Италия, или разбитая союзниками, или ставшая сателлитом Германии, окажется в проигрыше». Миели искал всякую возможность рассказать хоть что-нибудь новое о сегодняшней жизни в Италии, он собирал новости, слушал и фашистское радио, и швейцарское, и радио Ватикана, а потом строил свой политический комментарий в первую очередь на этом материале, а не на анализе больших событий.

Хотя слушание радио не входило в круг моих обязанностей, я любил часами слушать передачи по-итальянски, откуда бы они ни шли. Голоса из Италии очаровывали меня, а еще больше очаровывали короткие энергичные выступления на итальянском языке знаменитого Полковника Стивена, которые транслировали по Би-би-си из Лондона. Он был английским дипломатом, много лет служившим в Италии, и прекрасно понимал итальянский менталитет. Теперь, по прошествии многих лет, я знаю, что, не получив настоящего школьного образования, ремесло журналиста я освоил, слушая его выступления и вообще благодаря своей работе в монастыре Святого Петра в Галликанте. А Фаусто Нитти, племянник бывшего премьер-министра Франческо Саверио Нитти, дал мне в руки мои первые серьезные книги — «Историю Европы» и «Эстетику» Бенедетто Кроче, которые оказали огромное влияние на мой образ мышления.

Как этот элегантный, утонченный джентльмен оказался в Иерусалиме, чтобы вместе со мной читать сводку новостей якобы подпольной радиостанции, управляемой англичанами, для меня остается загадкой. Я восхищался мягкой свободной манерой, с которой он держал индийскую трость, восхищался достоинством, с которым он умудрялся сочетать исключительное семейное прошлое с сегодняшним ненадежным статусом. Нитти терпеть не мог говорить о себе: он молчаливо слушал других. Когда мы работали на пару, он читал новости, а я объявления, или наоборот; он всегда брал на себя заботу о маленьком гонге, в который надо было ударить в начале и в конце передачи. Этот глуховатый гул металла, который микрофон должен был нести далеко, за тысячи километров, пока он не достигнет ушей какого-нибудь итальянского слушателя, похоже, значил для Нитти больше, чем любой политический комментарий. Я наблюдал, как он стоял в студии, вперив взгляд в техника, который через прозрачное стекло должен был дать сигнал к началу передачи. В левой руке Нитти держал гонг за струну, к которой он был прицеплен. Слегка наклонившись вперед, он правой рукой поднимал молоток с фетровой головкой, ожидая знака техника, словно пойнтер, учуявший дичь. Когда техник подавал сигнал, направляя на Нитти указательный палец, как пистолет, тот дважды ударял по гонгу, первый раз сильнее, а второй — слабее. Затем он подавался вперед, будто хотел следовать всем телом за звуком гонга, будто малюсенькая клеточка его самого может лететь по небесам и достичь надежного, но неизвестного нам места, где, может быть, кто-то ждет его. Женщина? Близкий друг? А может быть, верный пес, как мой Бизир, одинокий в своей конуре, как я, как Нитти, как все те, кого война оторвала от корней, разлучила с близкими, выбросила из общества? А может быть, то было лишь эхо наших мыслей, заброшенное в далекую ирреальную Италию, которой мы претендуем помочь, чтобы подготовить ее политическое будущее, основываясь на политическом опыте апатичного провинциального уголка колониальной империи.