Филипп-Поль де Сегюр: История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта

Утром 18 брюмера VIII года (9 ноября 1799 г.) молодой человек, лет девятнадцати, стоял облокотившись на решетку Тюильрийского сада, в том месте, где мост соединяет этот древний королевский сад с площадью Революции, теперь площадью Согласия. Юноша с враждебным любопытством следил за движениями войск, которые собирались под деревьями, и на ходивших взад и вперед генералов, поспешно направлявшихся на улицу Шантерен или возвращавшихся оттуда, предшествуя генералу Бонапарту или сопровождая его. Наконец показался и сам избранник судьбы! Он обратился с приветствием к солдатам в саду и направил лошадь прямо к Тюильрийскому дворцу, где намеревался продиктовать свою волю Совету старейшин.

В душе юноши, взволнованного и смущенного, видевшего, как проходит перед его глазами судьба Франции, боролись разнообразные чувства. В этой душевной борьбе отражалось смятение, господствовавшее в городе, где подготовлялась революция, и волнение толпы, стекавшейся на площадь. Душа юноши была так же утомлена своими внутренними волнениями, как и эта толпа, и так же, как она, готова была отдать себя тому, кто указал бы ей смысл жизни и дал направление ее до сих пор бесплодной жажде деятельности.

Ничем не занятый, бедный и обуреваемый великими мечтами, этот юноша с пылкой душой попеременно увлекался то светской жизнью, то военной, то политикой, то литературой, неся на себе — как тяжелое и тяготившее его бремя — одно из громких имен старинного разрушенного общества. Внук маршала Франции, военного министра при Людовике XVI, Сегюра, прославившегося своим героизмом в Лауфельде и Клостере, сын графа Луи-Филиппа Сегюра, бывшего посланником в России, того самого, который так восхищал своим остроумием и элегантностью версальский двор и Екатерину Великую в Петербурге и соперничал в милостях и расположении императрицы с великолепным принцем де Линь, — этот юноша, прижавшийся к решетке Тюильрийского сада, с трудом зарабатывал себе кусок хлеба писанием водевилей и кропанием стишков для газеты.

Он родился в 1780 году и мальчиком, двенадцати лет, видел разорение и изгнание своих близких во время террора. Его дядя, маршал Франции, брошенный в тюрьму Лафорс, только чудом избежал гильотины. Его отец, которому ежедневно грозила такая же участь, укрылся в деревенском доме, в Шатенуа, и воспитывал там своих сыновей среди лишений и в страхе завтрашнего дня. Мальчик вступил в жизнь среди грохота разрушений того мира и социального порядка, в котором он должен был занимать одно из самых привилегированных мест. Рев Революции раздавался в его ушах, точно завывание какого-то чудовищного и странного зверя, обладающего притом необузданной силой. Мальчик чувствовал на себе влияние этой силы, которую он ненавидел, но под этим влиянием его внутренний мир пошатнулся так же, как и внешний: исчезала всякая вера в прошлое и всякая опора для совести и рассудка в будущем.

В превосходном вступлении к своим «Мемуарам» Филипп Сегюр с изумительной проницательностью анализирует этот нравственный кризис своей юности. По его словам, многие из его соотечественников переживали такой же кризис. «Все верования пошатнулись, всякое направление исчезло или стало неопределенным, — говорит он. — И чем пламеннее были души этих новичков, тем сильнее в них было раздумье, тем больше они блуждали, утомляясь, без поддержки, в беспредельном, пустынном пространстве, где ничто не сдерживало их заблуждений и где многие, истощив, наконец, свои силы, впадали в уныние, разочарованные, не видя сквозь пыль и прах бесчисленных обломков ничего верного и ничего другого, кроме смерти!.. Скоро этот призрак смерти, всё увеличивавшийся в этой пустоте, начал представляться мне единственной и неоспоримой истиной, вытекающей из такого разрушения, — прибавляет Сегюр. — Я видел только смерть, во всём и везде!.. Моя душа ослабевала, увлекая за собой всё остальное. Я томился, изнемогая, и меня ожидал жалкий и глупый конец…»

Странное совпадение! Вблизи маленького домика в Шатенуа, где бедный юноша пытался осмыслить свои неясные душевные страдания, не видя для них иного исхода, кроме самоубийства, другой потерпевший крушение во время революции, виконт де Шатобриан, должен был вскоре искать убежища в доме Савиньи, где он написал «Ренэ», — эту почти не замаскированную автобиографию, описывающую в точно таких же выражениях «болезнь века». Сравните это произведение с первой частью «Мемуаров» Сегюра. Вам покажется, что тут и там изображается одно и то же лицо. И еще неизвестно, какой из двух портретов более искренний и более трогательный!