Александр Хургин - Кладбище балалаек

Да, Дима Сёмыч очень сильно воровал, занимая ответственный пост прораба. Но со временем он вырос до начальника филиала стройтреста. И стал воровать ещё сильнее — соответствуя занимаемой должности. А Лёвка в это время торговал уже книгами в особо крупных размерах. И валютой. Позоря своей преступной деятельностью честное имя бывшего чекиста.

И вот, как-то во сне начальник филиала стройтреста Дима Сёмыч услышал звонок в дверь. Кто мог в те старые добрые времена звонить посреди ночи в дверь к сильно ворующему человеку? Только советская милиция. Дима Сёмыч прокрался в чём был к двери и посмотрел в глазок.

За дверью стояли они. Все в фуражках, все сжимая подмышками дерматиновые папки. И рожи у всех — в высшей степени ментовские.

— Кто там? — Дима Сёмыч задал самый идиотский вопрос, какой только смог.

— Товарищ Лифшиц! Когда в последний раз вы видели гражданина Шахирана? — ответили вопросом на вопрос менты, намекнув, мол, здесь, на лестнице, вопросы задаём мы.

Трудно передать, как обрадовался Дима Сёмыч этому их вопросу. Он закричал в замочную скважину:

— Шаха Ирана?! Я никогда не видел шаха Ирана!

— Гражданин Лифшиц, — пригрозили менты, — не надо шутить с органами при исполнении служебных обязанностей. Когда вы видели вашего соседа Шахирана Л. Ю.?

— Ах, Л. Ю.! Я видел этого паразита две недели назад!

Тогда менты тоже нагнулись к скважине и задали более интимный вопрос:

— Товарищ Лифшиц, — спросили они, — вы советский человек?

— Дайте мне ваш телефон, — ответил им в скважину Дима Сёмыч, — и я вам это лишний раз докажу.

Менты посовещались и пошли на хитрость:

— Откройте, — сказали они. — Мы запишем вам номер.

— Суньте его в щель, — сказал Дима Сёмыч. — Я не могу предстать перед лицом уважаемых органов в одних трусах.

Короче, менты ушли не солоно хлебавши и оставив торчать в двери бумажку с телефоном 02.

— А помнишь нашу незабываемую встречу в лагере? — говорит Дима Сёмыч.

— Встреча как встреча, — говорит Лёвка. Но тут он не прав.

Месяца через три после визита ментов трест Димы Сёмыча выполнял в пионерлагере завода «Ленiнська кузня» строительные работы. Дима Сёмыч приехал проконтролировать их ход, а заодно на шару отдохнуть. И кого же он там увидел в кресле начальника лагеря? Он увидел там Лёвку, воспитывающего детей советских корабелов в духе преданности идеалам.

— Что ты здесь делаешь? — зашипел Дима Сёмыч. — Тебя же менты ищут по всему Киеву.

— Я здесь от них скрываюсь, — сказал тогда Лёвка.

А сейчас он говорит:

— Этот ариец следит за нами.

— Тебе надо бегать по утрам и раз в неделю голодать, — говорит Дима Сёмыч. — У тебя мания преследования.

Лёвка не любит советов и диагнозов.

— Мало я голодал на родине!? — кричит он.

— Ты голодал на родине?! — говорит Дима Сёмыч.

— Да, я на ней голодал, — кричит Лёвка и: — К тому же, — кричит, — молодой жены у меня нет. Не то что у некоторых старых козлов.

Действительно, жена у Лёвки чуть ли не ровесница Октября. Ей всё равно, какая у него мания.

Дима Сёмыч успокаивает Лёвку, говоря «ладно, голодал так голодал, нет так нет», и переводит разговор на немца:

— С чего ты взял, что он за нами следит?

— У меня нюх, — говорит Лёвка.

Дима Сёмыч про Лёвкин нюх помнит, но что можно вынюхать здесь его гэбэшным нюхом? Здесь его давно нужно было потерять за ненадобностью.

— Что, сука, следишь? — говорит Дима Сёмыч немцу, будучи уверенным, что тот по-русски ни бельмеса.

Немец, треща коленными чашечками, встаёт со скамейки, делает шаг вперёд и выхватывает из кармана красную книжицу.

— Удостоверение предъявлять в развёрнутом виде! — кричит Лёвка, заранее поднимая руки вверх.

Немец раскрывает документ и суёт его Лёвке в нос. «Майор Кофман, — читает вслух Лёвка. — Управление внутренних дел, г. Киев».

— Как тебе удалось вывезти ксиву? — удивляется он и тискает майора в вялых объятиях. — А я тебя за фрица принял.

Дима Сёмыч тоже рад встрече с живым киевлянином. Он тычет его кулаком в плечо, насильно, веселясь, обнимает.

— Где-то я тебя, — говорит, — гадость, видел. Ты не в ОБХСС служил?

Майор Кофман вырывается из объятий, топает ногами, и его коленные чашечки трещат всё громче.

— Так ты, значит, невинными детьми от нас прикрылся, как щитом? — дико орёт вырвавшийся майор, и все его птицы в ужасе разлетаются. — Валютчик, отщепенец, пидор! Я б таких, как ты, расстреливал без суда и следствия. И таких, как ты, Лифшиц, — тоже.