Почти одновременно, тем же летом 1946 года, Институт истории искусств Академии наук СССР отправил в командировку в Ферапонтово трех аспирантов. Один из них, В. П. Толстой, опубликовал сейчас в «Ферапонтовском сборнике» свои, датированные январем 2002 года, воспоминания «Поездка в Вологодский край в июне 1946 года». В них нет ни слова о встрече с участниками «кремлевской» экспедиции, хотя как им было не встретиться, находясь одновременно в окрестностях одного села? Очевидно, конспирация у «кремлевцев» была на фронтовой высоте.
Но вернусь к фрескам. В 50 — 70-е годы художник Николай Гусев скопировал все шестьсот квадратных метров древней стенописи, используя красочные камни и глины с береговых отмелей ферапонтовских озер. Казалось бы, какие еще нужны доказательства?
Но пыл романтиков давно пытаются остудить химики и геологи. Статья В. П. Голикова в «Ферапонтовском сборнике» ставит, похоже, окончательную точку в давнем споре. Анализируя результаты комплексного исследования росписей сотрудниками отдела реставрации темперной живописи и лаборатории физико-химических исследований ГосНИИР, автор заключает: «Очевидно, что ферапонтовские гальки не были пигментным сырьем в соответствующих красочных слоях настенных росписей церкви Рождества Богородицы».
Романтическая версия о художнике, собиравшем камешки по берегам озер, несколько побледнела, но реставраторы убеждены, что новые открытия ничуть не унижают Дионисия, а лишь подтверждают его искушенность в своем высоком ремесле, прекрасную осведомленность о лучших европейских технологиях. Стоит вспомнить, что в Москве того времени работали десятки итальянских художников, архитекторов, строителей.
В одном из последних разделов «Ферапонтовского сборника», литературном, Юрий Кублановский вспоминает о «баснословном лете 1975-го», когда поэт работал экскурсоводом по соседству с Ферапонтовом — в Кирилло-Белозерском музее. «Несравненная красота — она и сейчас со мной. В эмиграции, на чужбине, вспоминались до мелочей: и охота на уток с музейным художником Сашей Корниловым, и беседы на берегу с музейным книгочеем Рыбиным, и далекий загривок горы Мауры на горизонте. Кирилловская обитель стала составной частью впечатлений сердца…»
Приют неизвестных поэтов. Книга стихов 40 поэтов. Вступительные статьи Юрия Беликова, Валентина Курбатова, Марины Кудимовой. М., Редакция газеты «Трибуна-РТ»; Издательский Дом «Грааль», 2002, 350 стр.
Норильск, Братск, Красноярск, Саратов, Омск, Екатеринбург, Пермь, Новосибирск, Иркутск — вот адреса поэтов, собранных под одной обложкой. Антологию составили стихи, печатавшиеся в газете «Трибуна» на странице, несколько скорбно названной «Приютом неизвестных поэтов». Скорбная нота, увы, оправданна. Листаю краткие биографии авторов, опубликованные в конце антологии: «Большую часть из написанного сжег…»; «Бродяжий период длится семнадцать лет…»; «Был препровожден на погранзаставу как нарушитель…»; «Готовый набор был рассыпан…»; «Подрался с обидчиками, запинали до смерти…».
Пока готовилась книга, пять поэтов погибли. Среди них — мой однокурсник по свердловскому журфаку Сережа Нохрин. Самый веселый человек на нашем курсе. Поэт, бард, актер и режиссер, отважный насмешник и всеобщий любимец… Помните старый мультик про каникулы Бонифация? Сережа был очень похож на этого славного Бонифация, даже внешне. И стихи он нам оставил такие, чтобы мы не очень-то здесь унывали.
Глубок карман фланелевой рубахи,
где пухленькая пуговка живет.
Она не говорит, не ест, не пьет,
отпав давно от ворота рубахи.
Стирается рубаха. И карман
стирается фланелевой рубахи.
Стираются в нем денежные знаки,
засунутые как-то мной в карман.
Но пухленькая пуговка живет.
Не голосит, не хнычет, не сдается,
не дергает меня, и мне сдается:
она меня во мне переживет.
Ее однажды извлечет на свет
случайность и меж пальчиков покрутит…
Ей, интересно, сколько будет лет?
И сколько лет меня уже не будет?
Однажды на армейских сборах мы с Сергеем попали в ночной караул. Нам следовало ходить по твердо установленному маршруту вдоль палаток — мне с одного конца, Сергею с другого. На маленьком деревянном мостике под фонарем мы встречались, как на Эльбе. У меня был карманный радиоприемник, он ловил только «Маяк», и мы с волнением слушали новости уборочной страды. Мечтали: вот закончатся сборы, получим дипломы и поедем куда-нибудь в дальние края. Наивные, мы еще не знали, что вместо распределения получим армейские повестки и судьба навсегда разбросает нас в разные стороны.
Читать дальше
