Бертран Блие - Вальсирующие, или Похождения чудаков

Этого придурка пора было проучить. В два счета стаскиваю с лежанки и падаю на него. Он кричит, что ему больно. Ничего не поделаешь! Беру его в клинч, заламываю руку назад и награждаю парой здоровых оплеух.

– Ну, посмотри, какой я старый педик!

Он орет еще пуще, когда я прижимаю беднягу к полу. И пока ласково шепчу ему на ухо, стонет, уткнувшись в палас.

– Увидишь, – говорю ему, – скоро он у тебя будет вот такой величины, понял? Когда ты много часов подряд станешь трудиться над ней, девка свихнется, будет орать и плакать, не зная, как тебя отблагодарить.

– Кровь идет, – отвечает он. – Смотри на ногу, видишь – кровь?

– Не шевелись, киса! Через пять минут я сделаю тебе перевязку.

Вывожу мотороллер Жаклин.

– Ты куда? – спрашивает Пьеро.

– За покупками.

Даю ему денег и вручаю пистолет.

– Держи… Если в полдень не вернусь, значит, меня взяли. Тогда спрячься и постарайся выкрутиться. Махни через горы в Испанию, например…

– Без тебя я пропаду…

– Встретимся, когда выйду из тюрьмы. Ведь целый век меня там держать не станут. Я никого не убивал.

– Может, мне сходить в комиссариат?

– Молод ты! Не выдержишь – сделаешь глупость. А в тюрьме тебя тотчас изнасилуют. В том числе сторожа, а может, и начальство.

Завожу мотороллер.

– Никуда не уходи, Пьеро, умоляю тебя. У нас еще есть шанс.

А чтобы он имел повод подумать, отдаю ему вырванную в поезде страницу газеты со статьей о тюрьме, которую не решился дочитать до конца, так она на меня подействовала. Я надеялся, что это заставит его быть благоразумнее.

Я доехал до Аркашона обходным путем, стараясь проявлять осторожность и не спеша. Можно попасть в аварию, даже когда улицы пустынны. Пренебрегающие осторожностью парни думают, что они одни на всем свете. На песке легко тормозится, а песок тут повсюду. Мне было страшно. Я катил, думая о том, как бы обзавестись хорошей машиной, готовой сорваться с места в любой момент. А также о погрузившемся в чтение бедняге Пьеро.

«Едва ты попадаешь внутрь, – читал он, – делается все, чтобы унизить тебя, оскорбить, заставить слушаться. Ты больше не человек, ты – номер, а номер должен помалкивать и ничего не требовать. „Заткнись! Пошевеливайся!“ Вот как с тобой обращаются. Не говоря о том, что тебе норовят сразу дать какое-нибудь прозвище. Если поёшь в камере – ты Карузо, если медленно встаешь – Черепаха, если не моешься – Грязнуля. А если выражаешь недовольство, тебе отвечают: „Нечего было сюда приходить“».

Но с тюремной темой еще не было покончено… Едва я вошел в Дом печати Аркашона, как мне тотчас бросился набранный красной краской заголовок: «Великая нищета французских тюрем».

Это был еженедельник. Беру его, раскрываю, перелистываю: четыре страницы, зловещие фотографии и т. д. У меня начинает кружиться голова, но тут перехватываю взгляд хозяина, который приглядывается к моим длинным волосам и сапогам на высоком каблуке. Это выходец из Сахары, у него желтоватая кожа. Руки лежат на стойке возле телефона, кассы и еще чего-то. В магазине пусто, а так как помещение большое, то оно кажется еще больше, еще пустыннее. Улыбаюсь хозяину, как старому знакомому, и он наверняка принимает меня за педика.

Начинаю расхаживать с раскованным видом между стеллажами, беря то, что нужно: газеты, журналы, спортивные и порнографические издания, для Пьеро конечно.

– Семьдесят пять франков сорок пять сантимов, подсчитывает хозяин с вызовом.

Небрежно бросаю пятисотенный билет, который летит к нему, как опавший лист.

Тот смотрит на деньги, потом на мою рожу и еще на что-то. Ему надо убедиться, что он не грезит, что его носовой платок по-прежнему в кармане, что пес спит за прилавком. Словно моя купюра похожа на пушку, направленную в него. Одни боятся, что их ограбят, а другие – когда им платят. Он ощупывает купюру, как больной, разве что не смея взглянуть на просвет из страха меня обидеть или получить в рожу.

– У вас нет ничего… позабавнее? – спрашиваю, показывая на купленные порнушки.

Кажется, я поставил ему на спину ледяной горчичник.

– Не понял, – говорит, глупо размахивая руками, словно его кусает блоха.

Оглядевшись и видя, что в магазине никого нет, я с заговорщицким видом, как человек, участвующий в тайной войне, поясняю:

– У вас нет датских изданий?.. Что-нибудь покруче. Я заплачу.

– Не знаю…

Он похож на тачку, которая буксует на льду.

– Это не мне, а отцу. Он отдыхает в Гранд-Отеле. Плохо себя чувствует… Мне сказали, что вы единственный в городе… Портье поделился…