Список осмысленных разночтений между изданиями 1833 и 1837 годов двумя упомянутыми отличиями не исчерпывается. Но все остальные разночтения Ларионова и Фомичев игнорируют, опять прибегая к petitio principii: «<���…> поскольку <���…> Пушкин текста не готовил, а перепечатывал с издания 1833 года, эти „новации“ при ближайшем рассмотрении должны быть признаны просто опечатками <���…> согласимся, довольно странно представить, что в ноябре 1836 года, перепечатывая роман с издания, содержащего большое число искажений, нарушения рифмы и смысла, Пушкин, оставив все это без внимания, заменил лишь „покойника“ на „покойного“, а „Филипьевну“ на „Филатьевну“» (стр. 148). Это сказка про белого бычка. На самом деле, как уже было сказано, изменения в онегинский текст Пушкин мог внести до ноября 1836 года — и даже прежде, чем он уговорился о новом издании с Глазуновым. Затем, более 30 опечаток при подготовке этого издания было выправлено. И наконец, относительная немногочисленность стилистических и смысловых замен не есть признак их недостоверности. Так, 2 декабря 1836 года, через пять дней после того, как было дано цензурное разрешение на «Онегина», тот же цензор, П. А. Корсаков, позволил переиздать пушкинские «Стихотворения» (1829–1835, ч. I–IV). Цензурный экземпляр III и IV части сохранился в общем переплете. Пушкин внес сюда только два исправления (оба в «Сказку о рыбаке и рыбке»): «<���…> въ стихѣ
„Пришелъ неводъ съ золотой рыбкою“
слово „золотой“ зачеркнуто и на полѣ написано Пушкинымъ: „одною“, а <���…> противъ стиха
написано, карандашомъ же: „огрузили“» [34] Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина. (Библиографическое описание). СПб., 1910, стр. 83. Симптоматично, что в первом из этих стихов Пушкин поправил эпитет, но проглядел версификационный сбой на клаузуле: рыбкою вместо рыбкой (в каждой строке «Сказки…» последнее ударение падает на второй слог от конца).
. Моим критикам впору воскликнуть: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда (тем более если принять во внимание «занятость» поэта и «диплом рогоносца»).
Перехожу к последнему аргументу, с помощью которого соавторы тщатся доказать, что Пушкин в 1836 году к онегинскому тексту не притрагивался: «Тот факт, что печатание романа, вероятно, было начато еще до получения цензурного разрешения, также говорит в пользу неизменности текста <���…> только при простой перепечатке романа к повторному цензурованию можно было отнестись как к формальности» (стр. 148, примеч. 13). Редкая нечувствительность к собственным противоречиям! Неужто Ларионова и Фомичев всерьез полагают, что замены «„покойника“ на „покойного“, а „Филипьевны“ на „Филатьевну“» острее нуждались в цензорском одобрении, чем перенос посвящения в начало романа или новый текст примечания об африканском происхождении поэта? Между прочим, Пушкину и раньше случалось идти на прямое нарушение правил цензурования: напомню, что «Северные Цветы на 1832 год» прошли цензуру 9 октября 1831 года, хотя дособрать альманах удалось лишь в начале декабря [35] См.: Мурьянов М. Ф. Пушкин и Германия. М., 1999, стр. 48–51.
. Не исключено, что, готовя последнее издание «Онегина», автор намеревался и вовсе обойтись без цензурного разрешения [36] См.: Смирнов-Сокольский Н. Указ. соч., стр. 393–394.
.
Мы видим, что попытку дискредитировать это издание Ларионова и Фомичев предприняли с негодными средствами: все их доводы не выдерживают проверки. Сами спорщики, правда, свое мнение считают «абсолютно обоснованным» (стр. 147). Их не смущает даже предание об участии Пушкина в подготовке издания 1837 года, мысль о котором поэту подал В. П. Поляков: «Пушкинъ согласился на это предложенiе, въ видѣ пробы, и уступилъ хозяину Полякова Ильѣ Ивановичу Глазунову право на изданiе Онѣгина за 3.000 руб. въ числѣ 5.000 экз. въ минiатюрномъ форматѣ. Когда заключали условiе и дѣлали пробы печати и бумаги для изданiя, то Пушкинъ до того увлекся разсмотрѣнiемъ разныхъ мелочей и подробностей, ему чрезвычайно въ этомъ изданiи понравившихся, что можно сказать дѣтски сталъ слушаться Полякова» [37] «Краткий обзор книжной торговли и издательской деятельности Глазуновых за сто лет. 1782–1882». СПб., 1883, стр. 68.
. Рассказ, изобилующий деталями, занимает около двух страниц, но Ларионова и Фомичев расценивают его как «юбилейно-рекламный» вымысел (стр. 148, примеч. 13) — на том лишь основании, что «Обзор издательской деятельности Глазуновых» дает завышенную характеристику типографскому качеству издания: «Оно исполнено было такъ тщательно, такъ, какъ не издавались ни прежде, ни послѣ того сочиненiя Пушкина. Корректурныхъ ошибокъ не осталось ни одной; послѣднюю корректуру самымъ тщательнымъ образомъ просматривалъ самъ Пушкинъ» [38] Там же, стр. 69.
. Разумеется, слова об отсутствии ошибок не соответствуют действительности, но это не значит, что весь рассказ придуман в рекламных целях [39] Так, сведения о тираже и пушкинском гонораре «подтверждаются и другими источниками» (Смирнов-Сокольский Н. Указ. соч., стр. 391).
. Это не значит даже, что Пушкин не держал корректуры: он мог читать ее как обычно, то есть пропуская опечатки [40] От Смирнова-Сокольского, который впервые привлек внимание пушкинистов к «Обзору», не укрылись отдельные преувеличения, идущие от «юбилейной приподнятости тона» (там же, стр. 391), однако ему и в голову не пришло поставить под сомнение самый факт участия автора в издании 1837 года.
.
Читать дальше
