Ежли мне попущено еще наперед
хоть полслова вышептать наоборот —
смертью чтоб довременной не оплошать,
город мой, мне б сызнова научиться дышать!
Безусловный добавочный смысл приобретает это «наоборот», во взятом отдельно стихе звучавшее бы только эвфемизмом речи поэтической, «наоборотисто» противополагаемой речи просто и вообще, — но в контексте книги оно следует сразу за отсылом к Горациевым правилам «хорошего тона» и коррелирует с ними, опрокидывает их: наоборот!
И я вдыхаю левой ноздрей синеву,
и мороз, и солнце, январь-Москву,
купола и башни с крестом, да звездой,
да зарей левой вдыхаю ноздрей.
И в себе задерживаю — не дышу —
эту снежную на проводах лапшу,
и поземку, и подземку битком да с гудком,
да с ветерком сколь могу удерживаю животом.
И выдуваю правой — как из трубы! —
автомобилей взбешенные клубы,
и прохожих гирлянды, и небес голубей —
из глубей — вихри сизые голубей.
Брутальность, плотскость, утробность этого восприятия Москвы, гиперболическая огромность вдыхания левой и выдувания правой ноздрей, по сути, всего видимого мира — не конские ли это округлые, нервные ноздри? — жадность и безудержность варварской поступи по клубящейся и взвихренной «натуре»…
Чтоб опять и сызнова, любя и губя,
через себя протискивать, нанизывать на Тебя.
И трубить во славу дымную иль
кукарекать, взмыв на эфирный шпиль.
Гиппогриф прошел по Москве конской поступью и, взмыв куда-то в эфирное уже пространство, протрубил-прокукарекал над «целым мирозданьем» — но о чем? Не попытка ли это сразу же заявить о существовании или по крайней мере формировании Полищуком некоего нового стиля, восход которого приветствует это варварское «кукареку»? Во всяком случае, заданное с самого начала ожидание того, что в книге будет (по мере сил последовательно и внятно) развернуто свое «арс поэтика», и очевидная барочность как самой «заглавной» химеры-гиппогрифа, так и первого же стихотворения в книге заставляют вспомнить публикацию стихов из тогда еще только готовившейся Полищуком книги «Гиппогриф» в приложении к «Независимой газете» («Кулиса-НГ», 2001, № 9 (68), 1 июня). Стихи предваряла статья самого Дмитрия Полищука, называвшаяся «О, да новому барокко». «Пока героические авангардисты, — писал в ней Полищук, — вели „бои за постмодернизм“ (по выражению аутентичного критика, за „место под солнцем“), новая генерация занималась выработкой собственного поэтического языка <���…> который по многим приметам может быть назван „новым барокко“. На длящемся историческом переломе, среди культурных руин, хаоса образования новых структур и свалки смыслов барочные установки соединения разнородного, далековатого или несовместимого, поэтика контрастов и изобретательности стали не средством иронии или игры, но элементарной необходимостью построения связного <���…> высказывания. Для „нового барокко“ формы и структуры, культуры и тропы, мифы и реальности, языки и словечки, архаизмы и варваризмы, приемы и ужимки, нормативы и ошибки не только сеть, но и сам улов».
Что ж, в контексте этого высказывания Дмитрия Полищука в некотором смысле манифестарный характер «Гиппогрифа» становится еще более очевиден. Хотя тут же следует оговориться: характер характером, но это еще (и слава Богу) не манифест. Точнее всего сказать, что есть весьма серьезно продуманная и основательно выстроенная книга стихов с подспудной, подчиняющей себе и выполненной — поскольку прочитываемой — сверхзадачей, которая на самом деле этой книги и шире, потому что касается проблемы «улавливания» и утверждения уже не индивидуального стиля автора (что было в первых двух книгах Полищука: «Петушка» и «Страннику городскому»), но стиля ни много ни мало всей «новой генерации». В этом смысле и повторение в «Гиппогрифе» нескольких стихотворений из предыдущих книг выглядит вполне оправданным: подчиненные принципиально новой задаче в ряду новых стихов, они как будто приобретают оттенок и нового, отсутствовавшего прежде значения.
Так, например, широко известный «Плач по деревлянам», перекочевав (как, надо сказать, и «Романс-баллада») из предыдущей книги, встал последним стихом в триптихе «Три оды духовные», которые в свою очередь оказались в «Гиппогрифе» «стакнуты» с… циклом «Ямбы 5». Чтобы дать возможность вполне прочувствовать стилистическую контрастность такого сочетания двух разных, но стоящих рядом групп стихов, привожу наглядно:
Читать дальше
