Отправили за зону вторую простыню, нам в обмен дали картошку. А как ее завезти в зону? Леонов, подумав, сказал:
— В ведре — под бочкой. Еще случая не бывало, чтобы в то ведро заглянули, да туда и не склониться.
Сырая картошка — сильное средство против цинги. Она творит чудеса. Человек пухнет, кровоточат десна, но ему раза три-четыре поесть немного сырой картошки — и спала опухоль. Человек оживает!
— Добудь, добудь картошку! — просил меня бригадир портных. — Погрызем. Чесноку бы маленько…
Отправляли за зону новое белье, простыни из больничного хозяйства, наволочки… Портные за головки чеснока отдали новый пиджак, взялись сшить куртку и брюки по заказу Леонова.
— Не кончится добром, — предупреждал меня Вольдемар. — Найдется стукач. Первым тебя посадят в карцер, Леонова законвоируют. Могут и меня прихватить…
— Остановиться не могу, — признавался я Вольдемару. — Повара и пекаря чеснок просят, лук зеленый. Сапожники не дают покоя…
— Пиджак и брюки отправить легко, — сказал мне Леонов, — а вот не знаю, как быть с обувью… Пока тапочки в карман засунул. Проехали, а о сапогах — не берусь.
В глубоком ведре с пятнами подтеков, привязанном к дрогам, Леонов трижды провез картошку и в нем же осмелился переправить новые башмаки.
Портные в мастерской сшили узкий, короткий мешок из брезента, и Леонов провозил в нем бутылки молока, сметану, простоквашу, свежую мелкую морковь, огурчики. Мешок, заполненный провизией, он опускал в ведро или в дальний конец пустой бочки — это было не опасно, дежурный на вахте бегло заглядывал в бочку, ведром не интересовался. Брезент был плотен, и дурной запах через его ткань не проникал в бутылки. Портные получали яства, которые много лет им только снились.
— Согласен посидеть в карцере, — говорил мне исхудалый бригадир портных, — после того, как недельку сметанки поем, молочко попью, огурчики попробую. Сошьем, что закажут, лишь бы переправить…
Сапожники готовили туфли, тапочки, хотя Леонов не всегда соглашался перевозить их товар, говоря мне:
— Бедой кончим. Алчность одолела. Грешники мы, спаси царь небесный. Вам-то что с большим сроком, а меня законвоируют, в карцере насижусь…
— Не будь трусом, в крайнем случае дадут суток пять, но не законвоируют. Хлопотное дело…
— Да так-то оно так. Питаюсь лучше, чем на воле. Часом живем. А все-таки…
Мы с бочкой появлялись и в женской зоне — подъезжали к уборной.
— Красотка, задержись, — крикнул я.
— Черпай, черпай, вонюха… И убирайся! Ищи дуру.
А другая задержалась около нас. Приглядная, одетая чисто. Ждала, что скажем.
— Подойди ближе, — сказал я. — Не кусаемся. Не волки.
— Отчего вас называют золотарями?
— Золотые мы. Богачи.
Она молчала. Мы торопились заполнить бочку. Вдруг сказала:
— Забегай в гости. Чё лыбишься?
«Боязно к бабьему сердцу прилипнуть», — подумал я.
Синеглазая, пухленькая подошла ко мне ближе.
— Зойка. Забегай.
Только мне и Вольдемару разрешали бывать с бочкой у женщин. Вольдемар не знакомился с молодицами, а я загляделся на синеглазую Зою. Она была старшей дневальной и, понятно, на день оставалась в пустом бараке.
Однажды я принес Зое сливочное масло. Она рассмеялась:
— Люблю богатых женихов…
Скидывала с меня одежду, а я боялся задерживаться в ее бараке.
— Чудак! — Она смеялась. — Полежим здесь, как на воле… Я послала свою помощницу охранять нас. Появится дежурняк в зоне — она прибежит. Успеешь смыться. Редко случается с мужиком полежать. То начальника боишься, то уголочка нет. За чеснок и за масло благодарим. Нинку не помнишь? К повару бегала. Светленькая. Белоруска. Ватрушки он ей пек. Дважды в карцере отсидела. А недавно ее на сельхоз отвезли. Мечтает мальчонку родить. Досрочно освободят. Добилась. И мне бы давно рожать…
Вольдемар, покачивая головой, предостерег меня:
— Баба — главное зло.
— Молчал бы, если затвердело сердце. Без бабы народ бы вымер.
— Но только не здесь путаться… Жена — закон!
— Не хочется быть пугливым зайцем. Авось гром и не грянет.
— Жаль тебя, бабника. С дешевкой связался. Сгоришь! Загонят на общие, а оттуда прямая дорожка в деревянный бушлат…
— А я вас поняла, — сказала Зоя. — Отправим новенькое женское белье, запустим лапу в каптерку. Как это мы раньше не догадывались?
Леонов поотказывался, но все-таки сумел выгодно обменять юбки и чулки на продукты. Однако был недоволен:
— С бабьем лучше не связываться. Молчать не умеют.
Читать дальше
