Итоговое место храма Христа Спасителя так же неподвижно в поворотах боровицкой мизансцены, как место гостиничной высотки в мысленных поворотах Каланчевки.
Определение Севера. Другой вопрос, оторвались ли в повороте сцены три вокзала от своих путей.
Сразу понятно, что не оторвался Николаевский. А ветка от платформы Каланчевской по дороге к Белорусскому вокзалу вяжет общие узлы и с Рижской, и с Савеловской железными дорогами — полнейшими аналогами Волоцкой (волоколамской, древней новгородской) и дмитровской грунтовых трасс. Последние принадлежали Занеглименью, вкупе с началами смоленской и тверской дорог. То есть платформа Каланчевская и Николаевский вокзал вместе удерживают полный занеглименский пучок междугородних радиусов.
Ярославский и Казанский, кажется, не могут не оставить в совершающемся повороте сцены своих прежних направлений. Так ли?
Северная железная дорога по дальним пунктам назначения, за кругом («Золотым кольцом») былой Ростово-Суздальской земли, вступает в землю провинциального опричного удела, землю от Вологды до моря и от Волхова до Мезени. Дважды расширявшийся, этот удел кажется грозненской попыткой определения русского Севера, его границ. А во вторую опричнину, Удел, вошли другие, ближние северные земли — Ростов и Ярославль.
Дальний опричный север пересекается с древнейшим новгородским, до конца не совпадая с ним. В Поморье северный железный путь, даже когда берет восточнее, вступает в область северо-западного Новгорода. Так что Николаевский и Ярославский вместе держат полумир русского Севера. А взятые с платформой Каланчевской — больше полумира: от Белой Руси и Литвы по стрелке за Урал.
Образ земщины. Этому полумиру равен полумир степей, таящийся за протяжением Казанского вокзала. Тем удивительнее, что его стена может быть сличена с Кремлевской. И однако.
Юго-восточная, рязанская дорога перешла в XIV веке из Замоскворечья на сторону Кремля. Верней, дублировалась там, пройдя подолом Боровицкого холма и длясь по линии Варварки и Солянки. Стена Кремля тем временем — временем Дмитрия Донского — спустилась с бровки на подол и заключила новый путь в свою черту.
Смысл перемены явственнее взгляду из Рязани, чем из Москвы: трассы больших дорог переставлялись на новый столичный торг, шедший от Боровицкой площади на будущую Красную. Так родилась и новая дорога на Владимир, теперь прямая, отделившаяся от ростовской, но разделившая в черте московского Посада ложе с новообразованной рязанской трассой (до заяузской развилки).
Удивительно, что постановка большей части вокзалов следует той же древней крученой механике. Семь из девяти поставлены на улицах другого направления, со сдвигом посолонь на западе и севере и против солнца на востоке.
Сам Кремль в XIV веке, сохранив на своей стороне владимирскую трассу и прибавив к ней рязанскую, сделался, так сказать, юго-восточнее. Быть может, предвосхищая перспективу подчинения себе Орды.
Кроме того, в двудольном варианте городского средокрестия Кремль представительствует перед полумиром Занеглименья не только за себя, но и за исключенное из рассмотрения, оставшееся за спиной смотрящего Замоскворечье. За совокупный полумир татарского и русского Востока — от Мурома и Арзамаса, куда с Казанского вокзала ведет самостоятельная ветка, до Крыма и прочей Новороссии, взятой у турок и татар. (На этот юг наставлена другим концом соединительная ветка от платформы Каланчевской, за спиной Казанского вокзала достигающая Курского и проходящая его насквозь.)
Слитый с Замоскворечьем Кремль во образе Казанского вокзала трактован не как храм, не как дворец, а как жилой народный город.
Характерно, что единственный оставшийся в Кремле дом частных лиц — палаты Милославских, более известные под именем Потешного дворца, — участвуют как раз в неглименском фасаде крепости. Вот и для Щусева Кремль есть надставленная аристократическим жильем ограда, держащая свою черту наперекор давлению богатого домовья. (Реальному давлению: в Кремле кварталы у неглименской стены выходят к ее пряслам безо всякого проезжего зазора.)
В контексте исторической опричнины многоочитая архитектура Казанского вокзала прообразует земщину. Замоскворецкую в трехдольной мизансцене — и кремлевскую в двухдольной. Причем кремлевскую охотнее: слишком аристократично для Замоскворечья палатное строение вокзала.
Вспомнить, что первой жертвой опричнины в земщине были фамилии ростово-суздальские, северо-восточные. Царь сорвал этих князей с земли и выслал под Казань, юго-восточнее. Переместил из одной доли мира в другую. Так и вокзал казанской ветки есть испомещение Святой Руси в черту татарского востока.
Читать дальше
