* * *
Апрель, на кладбище размытое
спешат машины и народ.
Уткнув в кашне лицо небритое,
с трудом пройдешь к могиле вброд.
Повернуты и опрокинуты
недавно врытые кресты,
водою памятники сдвинуты,
обсели вороны кусты.
А похороны продолжаются,
не остановишь этот смерч —
в потоке мутном отражаются
одновременно жизнь и смерть.
* * *
Память — грустное наследье,
столько горькой правды в ней.
Новое тысячелетье
от иных растет корней.
Омут темный, серебристый
с окуньками да плотвой,
луг пресветлый, бор пречистый,
вы остались в жизни той —
там, где утром с зыби синей
долетал к нам водный прах,
там, где кладбище святыней
было в розах и крестах,
где еще земная сила
мне сулила столько благ
и прабабкина могила
не осыпалась в овраг…
Реставрация
Декабрьское утро. Безликие стены столетья.
Навряд ли печальней возможно представить наследье.
И не с чем уйти, чтобы с чем-то обратно вернуться,
добро бы от сна — тяжелее от яви очнуться.
Кривые ступени, холодные серые плиты,
и камни разбиты, и мысли святые забыты,
и клети лесов накренились до самого неба.
И мертвая память как несовершенная треба.
Под сводами Спаса невидимо Преображенье,
лишь темного снега наметы, морозное жженье.
Всё выше идем, а как будто спускаемся ниже,
и странно услышать почти позабытое «…иже»…
О, сколько еще нам щепотью крестить этот воздух,
чтоб снова исконный наш, отчий, почувствовать роздых,
увидеть, что паперть от ладана стала туманна…
И грешные губы молитвенно шепчут: «Осанна!»
* * *
* * *
Слова, превращенные в пули,
возможно, уже не слова:
в сплошном демоническом гуле
они утеряли права
на музыку, что согревала
и души звала к небесам,
и вечную жизнь обещала,
и волю давала слезам.
Уйдем в тишину золотую,
в молчание далей цветных,
где губы молитву святую
прочтут, поминая родных.
И вечная тайна пробьется,
жестокую блажь отстраня.
И музыка вновь отзовется,
в согласных и гласных звеня.
Рустам Рахматуллин
Средокрестия Москвы
Рустам Рахматуллин (род. в 1966) — эссеист, москвовед. Куратор московского Эссе-клуба, участник литературно-исследовательской группы «Путевой Журнал». Лауреат премии «Нового мира» за цикл эссе из будущей книги «Облюбование Москвы» (см. «Новый мир», 2001, № 10 и 2002, № 11).
Цикл «Средокрестия» входит в первую книгу автора «Две Москвы. Опыты метафизического градоведения», которая готовится к изданию в этом году. Цикл включает кроме предлагаемых здесь эссе о средокрестиях водном (см. «Водопоец» — «Новая Юность», 1999, № 5), «явленном» (см. «Красная площадь» — «Октябрь», 2002, № 10), «морочном» (см. «Исход» — «Новый мир», 2000, № 1) и «потаенном» (см. «Точка F» — «Независимая газета», 1998, 16 октября).
I. Грунтовое
…На сем месте созиждется град превелик, и распространится царствие треугольное, и в нем умножатся различных орд люди.
«Сказание о начале царствующего града Москвы».
Боровицкая площадь. Начинается земля, как известно, от Боровицкой площади. В частности, от нее начинается Кремль, распространяется к востоку с каждым расширением, а наконец остановившись, образует за собой Красную площадь, откуда земля начинается снова.
Во всяком случае, если на Красной начинается Россия, то на Боровицкой начинается Москва, — и может отыскаться какой-то смысл в том, что эти два начала не совпадают. Между ними заключена дистанция Кремля, который, маскируя несовпадение, начинает землю собой.
Боровицкий ноль координат образовался скрещением дорог у слияния рек. Здесь, при впадении Неглинной в Москву, нашла свой брод Волоцкая, новгородская дорога — нынешняя улица Знаменка. За бродом она продолжалась дорогой, которую мы назовем, в реалиях XIII и последующих веков, ордынской: улицы Всехсвятская, Полянка и далее. Торг и город завязались подле брода: великие континентальные столицы начинаются у мелкой воды.
У брода же эту дорогу пересекла другая, шедшая вдоль Москвы-реки, дорога, соединявшая Ростово-Суздальскую землю с Киевом: бровка (или подол) Кремля — Волхонка.
Так, крестом, Москве было указано место.
Качели сил. Дороги, сбившиеся в эту крестовину, были путями к центрам власти — и значит, векторами силы, самой истории, линиями разломов и альтернатив. Здесь юго-западный, галицкий, впоследствии литовско-русский или малорусский путь народа мерялся с владимирским, великорусским, северо-восточным. Юрий Долгорукий из этой точки тянулся к Киеву, недаром и запомнился как повелитель московского начала, — а сын его Андрей вернулся через это средокрестие на долгое плечо Владимирской Руси. Качели решающего выбора лежали на стволе пути из Новгорода в степь как между третьей и четвертой силами, то арбитрировавшими двум первым, то заключавшими союз с одной из них, то враждовавшими.
Читать дальше
