А все эти размышления рождают новые вопросы. Почему, к примеру, прежде в режиссуру приходили позже, а к самостоятельной работе подступали далеко не в первый год после окончания вуза? На режиссерские курсы после школы не брали. И это, наверное, правильно. Перефразируя Ленина, режиссер должен обладать знаниями, опытом, которые выработало человечество. Этого в нынешних молодых режиссерах нет.
Некоторое время тому назад я побывал в одном большом сибирском городе и там услышал занимательную историю, годящуюся сойти за анекдот. Большой академический театр направил представление на очередное звание одному из своих актеров. И вскоре представление вернулось обратно. Местная инспекция по наградам требует, чтобы в представлении непременно наличествовал абзац, где бы говорилось о гражданской позиции соискателя, отдельно потребовали отразить вклад актера в укрепление российской государственности. Улыбнемся в ответ и отнесем эти новые-старые требования на счет административного восторга местной власти. И тем не менее. Очевидно, что, если бы такие представления пришлось оформлять на наших молодых режиссеров, то в графе «гражданская позиция» надо было бы ставить прочерк. Нет у них, кроме, пожалуй, Невежиной, гражданской позиции. У актера ее может не быть. Режиссеру она необходима. Режиссер, мне думается, непременно должен иметь собственное мировоззрение (к примеру, в среде западноевропейской интеллигенции — все, как один, левые либералы или коммунисты: Джорджо Стрелер, Шерли Мак-Лейн, Ванесса Редгрейв, Петер Штайн).
Но для гражданской позиции (тем более — для ее публичного «обнаружения» в сценических формах) нужна зрелость. А нынешние молодые — пожалуй, слишком уж молоды, в самом облике их (даже когда они бородаты и высокорослы) — трепетность и незащищенность. И в общем-то, мы не можем сказать, долго ли они просуществуют — как генерация или каждый в отдельности. Любой из них в следующий момент может «закончиться», потому что быстро выкладывается «на первых километрах». Возникает ощущение исчерпаемости энергии, запас которой не слишком велик, а траты — не по размеру.
И еще одно, последнее, однако же существенное замечание. Они все лишены опыта подмастерья (Роман Самгин, который работает в Ленкоме, тут выпадает из ряда, он — рядом с Марком Захаровым, отчего ему, конечно, проще, хотя одновременно зрителям и критикам бывает трудно отделить его работу от соучастия мастера). В былые времена молодым подолгу приходилось выковывать свой стиль, работая «на подхвате». Разминать материал, доводя работу до какой-то предпоследней или даже последней стадии, когда к делу наконец подключался художественный руководитель постановки. Приносить выношенные идеи на алтарь чужой славы, годы и годы оставаясь в тени («…ему подушки поправлять… и думать про себя: когда же черт возьмет тебя!..»). И в эти годы набираться опыта, мастерства, складывая стиль и гражданскую позицию.
Право слово, «дедовщина» в режиссерской профессии — чрезвычайно важная вещь.
Кинообозрение Натальи Сиривли
Человек любящий
Недлинная история XXI века насчитывает два ключевых (или назначенных таковыми в масс-медиа — что, по сути, одно и то же) поворотных события. Первое — самоубийственная атака исламских террористов на башни ВТЦ, второе — победоносное свержение злодейского режима Саддама Хусейна. 11 сентября 2001 года уничтожило иллюзии по поводу бесконфликтного, бескровного распространения глобальной цивилизации. Месяц боев в Ираке показал, что цивилизация готова к бою и все равно будет распространяться, невзирая на разного рода кровопускания. Так что за нее (то есть цивилизацию) можно пока что не беспокоиться.
С культурой сложнее. Трудно сказать: сдетонировал ли взрыв небоскребов в Нью-Йорке или сказалась внутренняя логика культурных процессов, но в начале третьего тысячелетия стала вдруг ясна полная исчерпанность постмодернистской концепции человека. Того самого свободного, наделенного правами, социально защищенного и нацеленного на успех либерального индивидуума, чей гордый профиль реет на знаменах глобализации. Постмодернизм как конгломерат философских теорий, культурных практик и медийных технологий был замешен на убеждении, что людей вполне можно заставить жить вместе и подчиняться единым законам, не залезая, так сказать, в сферу их заветных, личностных убеждений. И в абстрактных штудиях, и в конкретных рекламно-имиджевых стратегиях постмодернизм обращался к внешним, социально обусловленным, открытым для всевозможных манипуляций слоям человеческого «я». Всякий же разговор о «подлинном», «истинном», «Абсолютном» был табуирован как верх неприличия, как вторжение в частную жизнь, как постыдный культурный анахронизм.
Читать дальше
